Читать книгу - "Библиотекарь - Гектор Шульц"

— Знаешь, ты говоришь, как мой брат двоюродный. Я уж грешным делом подумал, что его душа в тебя вселилась, — через минуту ответил я, прожевав черствый хлеб и холодную печеную картошку, предусмотрительно взятую с собой из пряничного дома. – А не весел от того, что мир странный. Сказки странные. Все, сука, странное.

— Странный? Ты это уже который раз говоришь. Свыкнуться пора и не думать об этой поеботине. Пока ты нормально справляешься, даже Гензеля вырубил поленом по башке.

— Как же, справляюсь, — ехидно ответил я. – В моем мире, таких, как я, называют попаданцами. Самый лютый и презираемый небыдлом жанр в литературе. Понимаешь, зеркало.

— Понимаю, человечишка. Я все понимаю. Волшебная вещь, хули там.

— Раз понимаешь, то должно знать и то, что такие, как я, обычно погибают через десять страниц после попадания в другой мир.

— Почему?

— Само посуди. Я студент-гуманитарий. Из всех плюсов только знание истории есть, да мелочь относительно полезная. Вроде того же умения костер развести и палатку поставить.

— Это ты про утренний стояк сейчас?

— Ы, пошутило! – скорчил я кислую рожу. Морда в ответ фыркнула и обложила меня крепким матом. – Все ты поняло.

— Поняло, поняло. Тут я с тобой соглашусь. Хилый ты, жилка синяя во лбу бьется. Как еще Гензеля этого уебать смог? Не иначе у страха глаза велики.

— А я о чем, — кивнул я, закуривая сигарету. – В этом мире мне давно бы каюк пришел, если бы не удача. Сначала лису с Колобком повстречал, потом с ведуньей познакомился. Ты вот согласилось меня в пути сопровождать. Я же не перекаченный десантник, который в уме держит все секреты приготовления ядерного оружия из глины и говна. Не ученый, способный из пары камешков соорудить себе аналог машины, которая верблюжьи сопли вместо топлива использует. Фехтованием никогда не занимался, навыков полезных кот наплакал.

— Знаю я, кто ты, — после недолгого молчания ответило зеркало.

— Кто?

— Нытик ебаный, вот ты кто. Ну пойди вон к пряничному дому, выеби Гретель и жди полицаев сказочных. Они тебе быстро пришьют пару дел. Или засядешь на пару пожизненных, или башку тебе отрубят, как Неду Старку.

— Он тоже тут обитает?

— Конечно. Его голова сейчас Бурерожденной править помогает. На севере где-то. Даже пару ток-шоу вела. «Прямота с Недом» и «Самосохранение. Миф или правда». Хуйня голимая, на самом деле. С треском провалилось все. Нед погоревал, а потом отправился к Дэйнерис. В банку его засунули, спиртом залили и в путь. Вот и ты такой же. Нытик! – с отчетливым презрением повторило зеркало.

— Знаю. Растерян просто, — хмыкнул я, выпуская дым в небо.

— Растерян. Вот дойдем до столицы, и пиздуй куда хочешь. А я к старухе вернусь. Уж лучше на ее сиськи смотреть, чем тебя слушать.

— Заканчивай матом крыть.

— Хуйню заканчивай нести. Ты, блядь, герой или как?

— Пока не герой. Обычный человек, попавший в другой мир, — ответил я и указал рукой в сторону большого замка, который показался за поворотом дороги. – Это что такое?

— Замок.

— Без тебя вижу. Чей он? Людоедов? Некрофилов? Кощея?

— Хуищея, — сварливо ответила морда. – Известный всей округе притон Спящей прошмандовки.

— Это ты про Спящую Красавицу сейчас?

— Ну, можешь ее и так называть. Но прошмандовка ей больше подходит.

— С чего столько ненависти?

— Сам увидишь. Один хуй нам не миновать пограничный пост, а в замке и едой разжиться можно. Клич давай говношар и сворачивай к мосту.

— Колобок! – крикнул я в ближайшие кусты. Тут же послышался шорох и через несколько мгновений на дорогу выкатился круглый уродец, глаза которого сияли будто два сапфира. – Ты где пропал? А если потеряешься?

— Мухоморы он жрал опять, — мрачно буркнула морда, так и не простившая мне отсутствия силы воли.

— Опять он мухоморы жрал. И в нору зайцев наблевал, — нараспев ответил Колобок, подкатываясь ближе. – Пришли уже?

— Ты-то пришел. Вон аж изо рта сопли льются, — прокомментировало зеркало. – Для тебя в замке вообще рай. Веществ немерено. Хоть в щи ужрись.

— О, это вельми прельстиво.

— Ишь, блядь, как зачирикал. Лютик от зависти удавится.

— Лютик? – нахмурился я, а затем, поняв о ком речь, махнул рукой. – Проехали. Видимо я еще долго буду всему удивляться.

— Будешь, будешь. Вон, на нас уже стража смотрит. Наркоманы хуевы, — теперь и я заметил яркие плащи замковой стражи, которые внимательно на нас смотрели со стен. Ворота, против обыкновения, были открыты и, войдя внутрь, я поразился тому, что увидел.

Двор устилала гнилая солома вперемешку с конскими яблоками. Аромат стоял такой, что даже у привычного ко всему Колобка вылезли две страдальческие слезы. Но не только это заставило меня удивиться. Всюду валялись люди и разные сказочные существа. Я аккуратно переступил через пьяного гнома, который обнимал собственный башмак и изредка его лизал. Не иначе сны развратные видел с какой-нибудь прекрасной небритой гномихой.

Зеркало тут же дало свою оценку происходящему, красочно пройдясь по каждому сказочному жителю, встреченному нами. Правда бессознательные существа не слышали ярких эпитетов зеркала, а потому не возжелали разбить дерзкую стекляшку и меня за компанию. Стража, стоящая на стене, вообще не обращала на нас внимания, будто появление различного отрепья было нормой в этом замке.

Дойдя до большой двери, украшенной замысловатыми картинками из жизни хозяйки замка, я робко постучался, надеясь, что хозяева впустят путников внутрь и дадут немного перевести дух после долгой дороги. Однако на стук никто так и не явился, зато сверху, с высокой башни, раздался тонкий нечленораздельный голосок, явно принадлежавший женщине.

— Хули ломитесь, демоны? – спросил он. Я задрал голову, тщетно силясь увидеть обладательницу голоса, но лишь яркое солнце беззаботно сияло в вышине, да редкие птички принимались заливисто петь.

— Ты чё такая дерзкая, самка? – воинственно рявкнула морда. – А ну, блядь, отворяй ворота. Мечи харчи на стол. Путники устали, а вынуждены тут твой обдолбанный голос слушать.

— Кто это говорит?

— Жан-Пьер Пидрит, — ответил Колобок, катаясь по двору в поисках чего-нибудь съестного. Слух у круглого уродца, как я уже понял, был отменным.

— Говношар дело глаголит, — не стушевалось зеркало, когда