Читать книгу - "Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2 - Петр Александрович Дружинин"

надклассовое существование и развиваются сами по себе. С этим связаны и мои компаративистские ошибки, о которых уже говорилось здесь, о которых я сам уже говорил дважды, ошибки, обнаружившиеся в напечатанной статье об А. К. Толстом.

Мое преподавание должно быть в политическом отношении более острым, более боевым. Но искоренить мои ошибки я смогу, только работая в тесном контакте с партийной организацией нашего факультета. (Аплодисменты)»[949].

Затем на кафедру поднялась заместитель декана факультета А. И. Редина; она не просто повторила свои слова на партсобрании, а «заострила» свою большевистскую критику, направив ее целиком против В. М. Жирмунского. Он единственный из линчуемых профессоров присутствовал во второй день:

«Вчера здесь на заседании выступал проф[ессор] В. М. Жирмунский. В начале своего выступления он говорил и о вреде космополитизма и о необходимости борьбы с ним, признавал некоторые из своих ошибок, а главным образом призывал к тому, чтобы продумать эти вопросы, указывал на то, как надо перестраивать работу. Словом, второй или уже третий раз демонстрировал свою готовность перестраиваться.

Однако В[иктор] М[аксимович], признавая частные ошибки в своих работах, старался отвести обвинения, поставленные ему в докладе декана факультета т. Бердникова. Больше того, он старался снять политическую сторону вопроса, свести ее к второстепенным, несущественным мелким фактам, свести все к частным ошибкам как в своей работе, так и в работе кафедры. Между тем, речь идет не о частных ошибках, а о целой системе порочных взглядов, которые отражались тем или иным путем в работе. ‹…›

Вчера на заседании В[иктор] М[аксимович] говорил, что он еще год тому назад указывал на целый ряд ошибок в своих работах. Верно, на заседании Ученого совета вы говорили о своих ошибках, но это признание ошибок осталось только признанием. Вы ни разу не выступили в печати с разоблачением вредных, космополитических теорий Веселовского, которые нашли отражение в ваших работах. Вы не выступили с признанием своих ошибок в печати, перед широкой общественностью. Эти работы до сих пор имеют широкое хождение в студенческой среде, в вузах и университетах, ваши работы до сих пор продолжают наносить вред в подготовке молодых ученых, в подготовке учительских кадров, потому что эти работы порочны. Ваши книги продолжают наносить вред политике партии, политике развития культуры национальной по форме и социалистической по содержанию. ‹…›

Я считаю необходимым остановиться на курсе, который вчера В[иктор] М[аксимович] ставил себе в заслугу, на курсе “Введение в литературоведение”. Раньше этот курс читался В[иктором] М[аксимовичем] с позиции космополитической школы Веселовского. И вчера здесь, и на кафедре В[иктор] М[аксимович] заявил, что он этот курс перестроил, но именно на этом примере и можно проиллюстрировать формальный характер перестройки. Во‐первых, нужно сказать, что ни одна из лекций этого курса на кафедре не зачитывалась; во‐вторых, этот курс фактически не обсуждался. В[иктор] М[аксимович] в своем сообщении на кафедре обошел все не решенные им в курсе вопросы, чем исключил возможность серьезной и деловой критики. Да и вообще надо сказать, что критика на кафедре не в почете. Это подтверждает и сегодняшнее выступление проф[ессора] Реизова, который ни одним словом не обмолвился о положении дела на кафедре, не обмолвился о руководстве кафедры. Это говорит за то, что критику не любят на кафедре. ‹…›

Хочу остановиться на вопросе кадров. В[иктор] М[аксимович] здесь говорил, что он был обижен, что ему поставили упрек, что он не готовит кадры, В[иктор] М[аксимович] говорил о том, что даже в этом зале присутствуют много его учеников – заведующих кафедрами и т. д. Вы должны учесть, что ваши ученики несут груз ваших ошибок, которые они с трудом преодолевают.

Какова была подготовка кадров на кафедре? В течение многих лет на кафедре проводилась в корне порочная практика выдвижения и подбора кадров молодых научных работников.

Кого готовила и выдвигала кафедра в аспирантуру? В результате семейственности в аспирантуру принимали лиц только угодных, в аспирантуру выдвигались и принимались люди аполитичные, настроенные антиобщественно, с эстетскими взглядами, поклонники декадентов и формалистов в литературе, о чем свидетельствуют и темы защищавшихся ими диссертаций.

В[иктор] М[аксимович] в подборе аспирантских кадров противопоставил себя партийной организации филологического факультета, он считал, что этот вопрос – его личное дело, что этим вопросом только он, заведующий кафедрой, должен заниматься. Это была неправильная позиция В[иктора] М[аксимовича], что привело к тому, что аспирантов ваших, которые сейчас являются членами партии, которые ведут большую общественную работу, можно пересчитать по пальцам, а остальные люди стоят в стороне от общественной жизни. Когда партийная организация пыталась вмешаться в этот вопрос, В[иктор] М[аксимович] реагировал на это страшно болезненно. Правда, все-таки за последние два года состав аспирантов сильно изменился, и это нужно отнести за счет того, что здесь была проделана большая работа партийной организацией факультета. ‹…›

Подбор преподавательских кадров на кафедре проводился также не по принципиальным, а по личным соображениям. Не случайно до 1948 г. на кафедре среди постоянных работников не было ни одного коммуниста.

Эта обстановка семейственности, самовосхваления, взаимного расшаркивания, сложившаяся на кафедре западноевропейских литератур, что является, прежде всего, результатом того, что заведующий кафедрой Жирмунский, формально признав свои ошибки, по-прежнему стоит на своих формальных позициях, не сумел по-настоящему реализовать решения Центрального Комитета партии по идеологическим вопросам в связи с перестройкой работы своей кафедры. (Аплодисменты)»[950].

Антонина Ивановна неспроста ударила В. М. Жирмунского сразу в несколько болевых точек: она хотела его не только опорочить как ученого, но и унизить как человека. Обстоятельства же способствовали как первому, так и второму. Ранее, почти до конца 1948 г., Виктор Максимович был не самой доступной фигурой для факультетской критики; для этого годились Б. М. Эйхенбаум, В. Я. Пропп[951]… И даже в ноябре 1948 г. Р. А. Будагов и Г. П. Бердников давали В. М. Жирмунскому немыслимую по тем временам характеристику:

«…Замечательный ученый, автор многочисленных книг по различным вопросам филологии (литературоведению, языкознанию, фольклору) В. М. Жирмунский является одним из выдающихся ученых-филологов нашей страны. Число написанных им книг достигает 22, а число статей исчисляется сотнями. Перу В. М. Жирмунского принадлежит ряд капитальных работ по литературоведению и языкознанию.

Прекрасный педагог, активный общественный деятель, один из наиболее известных воспитателей молодых ученых (аспирантов и докторантов), руководитель многих крупнейших коллективных изданий (“История западноевропейских литератур” Института литературы Академии наук СССР, редактор “Ученых записок” ЛГУ и пр.)…»[952]

Сейчас момент настал, причем разговоры о «семейственности» были особенно ядовитыми: на кафедре работала доцент Нина