Читать книгу - "Плследний из Мологи. Жизнеописание архимандрита Павла (Груздева) - Наталья Анатольевна Черных"

твердит. — Не скорби! Бури душевные, грозы, страдания, Господа ради с улыбкой терпи». Учит искать он богатство нетленное, чтоб не владела душой суета, ибо всё мира сокровище бренное нашей душе не заменит Христа.

«Где бы нам найти такого батюшку, как Серафим Саровский…»

Ехали люди в Верхне-Никульское — один, второй, десятый, восемьдесят пятый — каждый старался что-нибудь подарить батюшке: кто икону, кто книги, открытки, пластинки, кто из одежды что-нибудь, кто деньгами, кто вёз консервы, конфеты, масло, шоколад, цитрусовые — великий перечень, а ведь тогда было время страшного дефицита. Но сколько бы ни дарили батюшке — он дарил больше. Одной рукой принимал, а другой раздавал.

— Пойдем, я тебе покажу, мне рыбаки рыбу привезли, — сказал как-то отец Павел очередному гостю.

«А было уже в зиму, — вспоминает тот, — холодно, в чулане вообще лед. Мы выходим в чулан — а там где-то 35–40 сантиметров глубиной — весь пол засыпан свежей рыбой, навалом.

— Батюшка, откуда это?

— Да вот, рыбаки проплывали с Борка, пришли в гости и рыбы мне насыпали.

А у меня одна мысль — там, наверно, тонна рыбы — куда девать-то? Пока мы разговаривали, кто-то стучит в дверь — из деревенских, с Марьино, что ли. Потом другой откуда-то. А батюшка говорит, говорит что-то, раз — тому кулек рыбы, раз — тому пакет рыбы… Думаю, хоть тонну привезли, а он ее в два счета раздал. Он просто любил раздавать?

Действительно, огромное богатство проходило через руки о. Павла, но он всё раздавал — деньги, продукты, даже иконы «пристраивал» как он выражался, т. е. дарил тому, кому считал нужным — а сам хранил монашескую бедность. Точнее сказать, «бедным он не был, а просто образ жизни такой монашеский вёл». Ходил всю жизнь в сатиновой рубахе и штанах, одежду ему шила по «спецзаказу» духовная дочь.

— Купи мне ткани на штаны, — скажет ей отец Павел.

«Покупаю фланель со штапелем на шаровары — он на резинке носил, с карманами, сатин на рубашку — как правило, синий, рубаху тоже всегда шью «с карманами». Однажды монахини с Толги сшили батюшке штаны, но узкие — «хоть руки в штанины просовывай». «Нет, только ты мне шей!»

Приехал как-то в Верхне-Никульское молодой ярославский священник. Видит: бедно старец живет. Захотелось ему помочь, он в Ярославле и обратился к владыке Платону: «Так и так, бедствует старец». Владыка думает про себя: «Может, я чего не доглядел, может, старец-то голодает…» Приезжает отец Павел в епархиальное управление, владыка Платон издалека его увидел и кричит:

— Ты что, отец Павел, плохо живешь? Может, тебе деньги нужны?

А отец Павел в ответ:

— На что мне деньги — гроб, что ли, ими оклеивать?

А тот священник, который приезжал в Верхне-Никульское, как раз это слышал и смутился. Хотел помочь, а батюшка вразумил, что ты хоть бы моего благословения спросил…

Вразумлять молодых священников приходилось часто — вот вроде и знают, что старец, что мудрее их батюшка и по годам, и по сану, но всяк норовит еще и сам старца «вразумить». Однажды приехал такой, упал перед батюшкой на колени и говорит:

— Отец N тебя обманывает!

Батюшка не стал слушать, прогнал его. Получается, что старец-то дурак, сам не видит, не знает?

Такая интересная вещь: в Москве и в Петербурге архимандрита Павла больше почитали как высокодуховного старца, чем у себя на родной ярославской земле — «нет пророка в своем Отечестве». За трапезой в Новодевичьем монастыре митрополит Ювеналий всегда садил отца Павла по правую руку как самого почетного гостя и терпеливо сносил все «хулиганские» выходки верхне-никульского старца. Подойдет, бывало, отец Павел к владыке:

— Дай денег старику на обратный билет.

Митрополит Ювеналий достает деньги, отдает их батюшке. Конечно, отец Павел не просто чудачествовал, каждое его действие имело смысл.

Вот, например, сидит за трапезой у владыки Ювеналия московское духовенство. «Я смотрю, — рассказывает отец Павел, — справа от меня молодой священник корочки хлебные не ест: мякиш вынет, а корочки оставляет на столе. Он отвернулся, а я — хвать эти корочки — и к себе в тарелку. Все на меня посмотрели, а этот священник покраснел».

«А как еще вразумлять? — спрашивает батюшкин воспитанник. — Не будешь ведь всякий раз говорить. Этот священник не голодал, в лагерях не сидел, вот и обращается так с хлебом».

— А я не могу это видеть, — сказал отец Павел. — Сколько труда в эту пшеничку вложено!

Время великой славы архимандрита Павла было и временем великой скорби. Враг никогда не оставлял о. Павла в покое, но когда имя его прославилось далеко за пределами родного края, искушения и нападения на верхне-никульского старца стали особенно изощренными. Казалось бы, с такой любовью относился он ко всем людям, что должен был надеяться и на ответную любовь или хотя бы благодарность от близких, от своих прихожан, от жителей села Верхне-Никульского, которое навеки вошло в историю как место служения великого старца. Хотя сам отец Павел как раз делал всё для того, чтобы его не считали святым. Приедет, бывало, какая-нибудь восторженная почитательница, наслышанная о «святом старце», а батюшка уже всё знает наперед, что она приехала, уйдет из сторожки к заливу за водой.

Возвращается с ведрами, босой, одна штанина закатана, другая так, — гостья разочарована до глубины души: «Вот какой отец Павел, я-то думала…»

А он ей в ответ:

— Ты дура, и я дурак.

И, конечно, хотя сельчане не раз были свидетелями прозорливости своего чудаковатого