Читать книгу - "Император Наполеон - Николай Алексеевич Троицкий"

Люсьеном. Однако депутаты, с утра наэлектризованные Лафайетом, не поддались на их уговоры. Люсьен Бонапарт, словно тряхнув стариной судьбоносных дебатов 18 брюмера 1799 г., страстно воззвал к патриотизму депутатов: «Подумайте же, дорогие мои соотечественники, о достоинстве Франции, об уважении к ней! Что скажет о ней цивилизованный мир, что скажут потомки, если, после того как она с восторгом приняла Наполеона 20 марта, после того как она провозгласила его героем-освободителем, после того как она торжественно принесла ему новую клятву на Марсовом поле, всего через три дня после проигранного сражения, под угрозой чужеземного вторжения она объявит его единственной причиной наших бед и сместит с трона, на который только что призвала? Не навлечёте ли вы на Францию серьёзный упрёк в непостоянстве и легкомыслии, если в эту минуту она бросит Наполеона?»[1773]

Люсьену с ещё большей страстностью ответил Лафайет: «Это чудовищно! Как смеете вы обвинять нас в бесчестии и нарушении долга перед Наполеоном! Вы что, забыли всё, что мы сделали для него? Неужто вы забыли, что прах наших детей и наших братьев свидетельствуют о нашей ему верности повсюду — и в песках Африки, и на берегах Гвадалквивира и Вислы, и в снежных пустынях Московии? За последние десять лет три миллиона французов лишились жизни ради одного человека, который и теперь ещё намерен сражаться со всей Европой. Довольно! Мы достаточно сделали для него! Теперь наш долг повелевает нам спасать нашу Родину!»[1774]

Люсьен и трое министров вернулись к Наполеону ни с чем, если не считать яростной стычки Люсьена с Лафайетом перед самым уходом посланцев императора из Бурбонского дворца. «Скажите вашему брату, — потребовал Лафайет, — чтобы он прислал нам своё отречение, не то мы пошлём ему отрешение его от власти!» «А я, — парировал Люсьен, — пришлю к вам Лабедуайера с батальоном гвардейцев!»[1775]

Лазар Карно тем же вечером успел выступить с призывом к чрезвычайным мерам под лозунгом «Отечество в опасности!» в Тюильри перед Палатой пэров, но и там не нашёл должной поддержки. Именно тогда, в те часы и дни, предательскую роль, которую годом ранее сыграл Талейран, взял на себя Фуше: «…всюду, куда ступала его нога, он сеял ядовитую поросль неверия, сомнений, готовности к измене <…>. Фуше шептал каждому на ухо: «Мы все погибнем вместе с ним»; он заразил всех депутатов стадным чувством страха»[1776]. Не зря позднее, уже на острове Святой Елены, Наполеон скажет: «Если бы я в своё время повесил Талейрана и Фуше, я бы ещё оставался на троне»[1777].

Между тем народные массы в самом Париже и в его предместьях денно и нощно 21 и 22 июня выражали свою поддержку Наполеону, митингуя с призывами: «Да здравствует император! Долой изменников! Император и оборона! Долой палаты!»[1778] Перед Елисейским дворцом многотысячные толпы трудового люда устроили овацию Наполеону, которого они привыкли считать гарантом завоеваний революции. «Все эти люди, находившиеся в состоянии сильного возбуждения, — вспоминал очевидец Л.-Ж. Маршан, — провозглашали здравицу в честь императора, требовали оружия и единого слова призыва от него, чтобы сокрушить внутреннего врага и выступить в поход против врага внешнего, приближавшегося к Парижу»[1779]. Жан Тюлар характеризует этот настрой городских низов такими словами: «От императора ждут лишь мановения руки»[1780].

Того же не просто ждали, к тому настойчиво призывали императора Карно и Люсьен, прямо ссылаясь и даже показывая руками в окна на толпы митингующих за него парижан, часть которых «пыталась даже взобраться на стены Елисейского дворца, чтобы предложить Наполеону помощь и защиту»[1781]. Наполеон всё это слышал и видел. Разумеется, он при этом учитывал и настроение, а главное, силы резервных армий, которые оставались верными ему: Альпийской армии маршала Сюше, Барской (в Провансе) — маршала Брюна, Юрской (на границе Франции и Швейцарии) — генерала К.Ж. Лекурба, Рейнской — генерала Ж. Раппа, Западной (в Вандее) — генерала М.Ж. Ламарка и, конечно же, войск парижского гарнизона и Национальной гвардии под командованием маршала Даву, который, кстати, 30 июня, уже после отречения Наполеона, отбросит от Парижа прусский корпус во главе с Блюхером[1782].

Тот план кампании, который Наполеон изложил на Совете министров утром 21 июня и которым он так напугал Фуше, «предусматривал отход к Лиону с непострадавшими войсками Брюна, Сюше и Лекурба. Восток Франции оставался бы под защитой крепостей, которые могли продержаться три месяца. Оборону Парижа должен был возглавить Даву. Тем временем император поднял бы 160 тыс. человек, объявив набор 1815 года, и использовал бы ещё 200 тыс. человек, уже находившихся на призывных пунктах. Генерал Б. Клозель заменил бы Даву в военном министерстве, а правительство при необходимости покинуло бы столицу и переехало в Тур» (город на р. Луаре)[1783].

Так был настроен Наполеон утром 21-го, а к ночи, узнав о мятеже нижней и об оппозиции верхней (до Ватерлоо абсолютно послушной) палат, он решил отказаться от борьбы за власть — борьбы, которая была чревата гражданской войной. «Да, если я захочу, если позволю, — сказал он Люсьену, глядя на «экзальтированные толпы» народа, — через час мятежная палата перестанет существовать. Но я вернулся с Эльбы не для того, чтобы Париж был залит кровью»[1784]. Вот как прокомментировал это историческое высказывание Наполеона Луи-Жозеф Маршан: «Достаточно было только одного его слова; без сомнения, жертвы были уже выбраны, и они должны были пасть на плахе народного мщения. От императора требовалось сверхчеловеческое мужество, чтобы не позволить увлечь себя волной народного энтузиазма. Его величайшее самообладание осталось непоколебимым, и Франция навсегда должна быть ему благодарной за это, поскольку его психологический срыв вызвал бы начало гражданской войны в придачу к войне с интервентами»[1785]. 21 июня 1815 г. «последняя битва сверхчеловека с превратностями судьбы», как определил смысл «Стадией» русский историк А.С. Трачевский, закончилась.

Рано утром 22 июня Наполеон вновь собрал у себя в Елисейском дворце министров, а также братьев Жозефа и Люсьена, чтобы объявить им своё решение. Люсьен и Карно и здесь призывали императора учесть волю народа, разогнать палаты и установить военную диктатуру ради спасения отечества от реставрации феодализма. Наполеон прервал их агитацию. «Принц Люсьен, пишите!» — неожиданно приказал он младшему брату. Тут последовала сцена, которую описал, по воспоминаниям очевидцев, Анри Гуссе и позднее воспроизвёл Д.С. Мережковский. «Наполеон вдруг обернулся к Фуше с такой усмешкой, что тот весь зашевелился под ней, как стрелой пронзённая змея.

— Герцог