Читать книгу - "Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов"

Столица Российской империи к моменту революции превратилась в весьма взрывоопасное место. «Население Петрограда, насчитывавшее до войны едва один миллион людей, возросло к концу 1916 года до трех миллионов (считая окрестности), что, конечно, создало вместе с прогрессирующей дороговизной весьма тяжелые и прочие условия жизни (квартирный вопрос, продовольственный, топлива и пр.)», — подчеркивал начальник городского охранного отделения Глобачев. Продовольственное обеспечение беспокоило власть в первую очередь. Весьма примечателен специальный доклад на эту тему, направленный Глобачевым еще 27 января 1916 года в МВД и начинавшийся со слов: «За истекшие 3–4 месяца среди Петроградского общества широко распространились тревожные слухи о том, что в ближайшем будущем столица окажется совершенно лишенной предметов первой необходимости и что неимущим классам угрожает опасность голодовки». По широко распространенному мнению, которое подхватывали и газеты, продовольствия должно было быть навалом, потому что с началом войны прекратился экспорт хлеба. Виновные очевидны: «немецкие агенты подкупили русских купцов или их агентов… Продукты есть, но они спрятаны по приказу немцев… Для правого и консервативного обывателя главные виновники, подкупленные немцами, — евреи, для либерального — Министерство путей сообщения, для октябриста — банки с иностранными акционерами и т. п.» Сообщалось о колоссальных состояниях, нажитых на продовольствии купцами.

Продовольственные проблемы, рассказывал Глобачев, заставили взяться за них городскую Думу, которая стала осуществлять централизованные закупки. Но она никак не влияла на железнодорожные перевозки и военные реквизиции, а потому, если и получала какие-то продукты, то просроченные и в испорченном виде. Во главе продовольственных комиссий «стояли люди неопытные, совершенно незнакомые с состоянием рынка; вследствие этого вторичные закупки города стоили обывателю гораздо дороже, чем товары, доставленные в Петроград частными лицами, причем часто уступали последним и в качестве». Дума была также инициатором создания городских продовольственных магазинов, призванных обуздать спекуляцию частного сектора. Зарплата продавцам была установлена столь низкая, что на нее позарились, в основном, выгнанные за пьянство или вышедшие из тюрьмы за растраты приказчики, служащие, мясники и т. д. Сразу же после открытия городских магазинов в них наблюдались драки пьяных продавцов с покупателями, утайка товаров, продажа лучшего мяса с черного хода… Дороговизна, указывал Глобачев, приводила к настроению, которое «носит весьма тревожный и неустойчивый характер, свидетельствует о все увеличивающейся нервности и дает показатели на крайнее озлобление зачастую стихийного и бессознательного толка». Вывод, который он делал: «Трусость, малодушие, стремление к спокойной и сытой жизни, столь свойственное всегда обывателям, ныне выступают особенно рельефно, и необходимы экстренные меры Правительства, чтобы заставить общество снова поверить в будущее и терпеливо переносить настоящее»[1156].

Продовольственный вопрос в столице вызывал тревогу и год спустя после этого доклада, накануне революции. Департамент полиции называл главнейшей причиной роста общественного недовольства «то положение, в котором находится продовольственный вопрос и неразрывно связанная с ним беспримерная, непонятная населению, чудовищно растущая дороговизна»[1157]. При этом, как мы увидим, продовольствие в столице было. Голод и разорение России зимой 1916 года не грозили, хлеба до нового урожая хватало, промышленность росла. Голод и экономический коллапс наступят годом позже как результат деятельности постреволюционных правительств.

Известно, что история не терпит сослагательного наклонения, и нам уже не дано знать, когда и как закончилась бы Первая мировая война, не свершись революция, следствием которой действительно было позорное поражение России и вынужденный унизительный сепаратный Брестский мир. Но мы знаем, как война реально закончилась. Не имея после Февральской революции никаких проблем на Восточном фронте, с которого в неограниченном количестве можно было снимать войска, Германия капитулировала в ноябре 1918 года. Логично предположить: если бы Россия осталась в числе воюющих стран, если бы были реализованы совместные и согласованные с США стратегические планы союзников на 1917 год, война могла бы кончиться тем же — триумфом Антанты, — но только намного раньше. И с участием России.

Февральская революция уничтожила шансы на победу. На нашу победу.

Армия

Исход революции в огромной степени предопределила армия. Что так ясно сейчас видно из нашего, исторического далека — безусловную возможность России вместе с союзниками добиться победы над Центральными державами, — было трудно разглядеть из фронтовых окопов и тыловых казарм. Как подмечал генерал Юрий Данилов, «внутренняя связь операций на русском фронте с общей обстановкой была ясно ощущаема только на верхах армии. Для армейской массы эта связь была не ясной. Внизу, в ее толще, ощущались лишь раздражающее количество жертв и почти полное отсутствие видимых результатов»[1158].

Армия, становясь более многочисленной, лучше вооруженной и управляемой, теряла в качестве личного состава и моральном духе.

Объезжая осенью 1916 года войска, Николай И устроил смотр частям генерала Щербачева в Тирасполе. «После осмотра войск царь, желавший выяснить для себя размер потерь, понесенных войсками, попросил командиров, чтобы подняли руки те солдаты, которые были в составе своих частей с самого начала военной кампании. Командиры отдали соответствующий приказ, но над тысячами голов появилось лишь несколько рук. Были и такие части, где руки не поднял ни один человек»[1159], — вспоминал сопровождавший в поездке императора и наследника Пьер Жильяр. «Первый, кадровый, состав императорской пехоты ушел в вечность в осенних боях четырнадцатого года, — писал Антон Керсновский. — Второй — окрасил своей кровью снег первой зимней кампании — снег Бзуры, Равки и Карпат. Третий состав — это «перебитые, но не разбитые» полки великого отхода. Пришедший ему на смену четвертый вынес вторую зимнюю кампанию. Пятый лег в ковельские болота. Шестой догорал в Буковине и Румынии, на смену ему запасные полки готовили седьмой. Изменение состава повлекло за собой и изменение облика армии. Она стала действительно «вооруженным народом»[1160].

Высший командный состав, безусловно, набрался большого боевого опыта, отмечалось очевидное улучшение в деле управления войсками. Но у старших офицеров и генералов была масса оснований для претензий. Они нередко сетовали на отсутствие жесткой, диктаторской власти, необходимой, по их мнению, в тяжелое военное время, на попустительство оппозиционерам. Маниковский в личном письме жаловался в августе 1916 года на отсутствие в столице «даже тени настоящей власти. Ведь вся Россия исстрадалась от того сумбура, который идет у нас в тылу… Нужно жить и страдать так, как я, чтобы видеть и понимать все те адовы планы, которые готовятся и строятся у нас здесь, да и «подготовляются» в армии»[1161]. Генералы на передовой по-прежнему видели неорганизованность тыловых служб и военных поставок. Барон Петр Врангель возмущался, что «протекционизм, свивший себе гнездо во всех сферах русской жизни, по прежнему сплошь