Читать книгу - "Просроченный долг - Йожеф Лендел"

меня ненавидит. И потому, что я не переспала с ее мужем, боится и считает меня подлой и хитрой. Она знает: Семен Поликарпович предлагал ее прогнать. «Скажите только одно слово». Сначала я думала, что она подслушала. Но нет, муж сам сказал ей, вот так. А я не говорю этого слова, и Тамара чувствует это бо2льшим унижением, чем если бы я сказала. Она думает, что она у меня в руках, ведь я в любую минуту могу сказать. А ведь она совсем не в моих руках, мне не нужен, никогда не был нужен такой мужчина, никогда.

Золовка хочет выдать меня замуж. Сказала, за кого. Жених — глупый, добродушный, толстый краснорожий кондитер. «Ты не смотри свысока, пищевая промышленность теперь.» Что она обо мне думает? Что их Костя слишком высоко вознес меня, а кондитер как раз по мне? Уже и Тамара знает про кондитера, и ей подозрительно, что и этот мне не нужен.

Вот я и сказала им, когда золовка тоже приехала на дачу на машине Семена Поликарповича: «Я выберу только равного мне». — «Как это понимать, милая?» — Золовка посмотрела на меня своими томными аристократическими глазами. «Того, кто прошел те же университеты, что и я». Они уставились на меня. «Да, университеты, кто тоже вернулся из лагеря, как и я». — «Ну, милочка, если ты во что бы то ни стало хочешь быть несчастной.» Потому что сейчас, надо же, я могу стать счастливой? Потому что кондитер — это счастье. И тогда я назло им сказала: «Если я найду лагерника, то с ним не нужно даже официально расписываться, я просто сойдусь с ним». Тогда Лашшу еще здесь не было. Но теперь, когда буду отвозить их барахло, скажу: «Я уже нашла свое несчастье».

Хочу ли я этого? Потому что если хочу, то так будет.

Семен Поликарпович уже на другой день утром знал, что я сказала. Он вошел. Я крутила машинку, пришивала большие заплаты на их простыни… Наклонился ко мне: «Подумайте… Подумайте…»

«Я еще подумаю». Это уже была издевка, злоба, раньше я злой не была. Он тоже «хорошая партия». Выращивает фрукты, сдает комнаты, на своей машине привозит кормовое зерно, ведь теперь на дачах разводят поросят. Он тоже достает корма по блату. благодаря старым связям. Сам говорил.

А сегодня я захочу сама.

Уже, наверное, больше восьми. Пойду посмотрю на кухне, высохла ли сегодняшняя стирка. Тамара меня ненавидит и дает свои тряпки грязными, вонючими, от такой вони мужчин воротит. Глупая! Потом удивляется, что муж теряет голову от того, что я пахну щелоком и стиральным мылом.

Я и раньше не душилась. Я была чистой, и мои волосы пахли ромашкой. Я ее собирала летом вдоль лесных тропинок.

Белье как раз подсохло — быстренько древесных углей и сосновых шишек в утюг. Уже разгорелся, только нужно помахать им и раздувать. Опять схожу в лес, шишек осталось мало. Хозяйка нагревает ими самовар, мне не жалко, за это она разрешает мне пользоваться ее утюгом и гладильной доской.

Платье золовки было чистым. Пахло духами, я его распорола и простирнула, завтра переделаю по новой моде. Она платит деньгами и не жадничает. Но сколько с нее взять? Зарабатывает уроками в Москве, преподает иностранцам русский, русским — французский и английский. Не хочет, бедняжка, возвращаться в Ленинград.

Утюг раскалился, шипит, если послюнить. Я тоже хорошенько согреюсь. Рука летает вместе с утюгом, легко.

Уж не жду от жизни ничего я, И не жаль мне прошлого ничуть. Я ищу свободы и покоя! Я б хотел забыться и заснуть!

Под сорочкой мои груди стали слегка влажными. От пота и от желания, от того, как о них трется полотняная рубашка. Утюг скользит — секунда туда, секунда сюда, от чистой рубашки Андрея Гавриловича пошел пар. Портянки тоже чистые, мне приятно их гладить. Выглаженные и сухие, они будут его ждать на столике или у него на кровати.

Мужчины все на меня вешаются. И молодой парень, будущий зять хозяйки. Мне он тоже не нужен, но приятно знать, что тебя хотят… И сосед, механик железнодорожного депо. Теперь ему опять нужна женщина. А ведь раньше, говорят, много лет любил одну водку. «Не отнимайте у меня мужа», — плакалась жена. Я успокоила ее: «Не беспокойтесь, милая, мне ваш супруг не нужен». И эта обиделась и не поверила. С тех пор она называет меня за моей спиной шлюхой — пускай. Когда приходит к нам, заискивает, «вы видали лучшие времена», — говорит, а потом приносит сатину, только что купленного, чтобы я сшила ей кофточку, а из остатков передник. Ну ладно. Я на нее не сержусь: они построили дом вместе с мужем, когда поженились, и у них всегда чисто. этот построенный своими руками дом совсем другое, чем огромная дача Семена Поликарповича. «Стройматериал после сноса лагеря, — цинично улыбается он, — дешево уступили». Но видно, что бревна новые, из старых материалов — только двери. Его даже не волнует, что я вижу. В гараже лежит запасной мотор для его машины. Провел центральное отопление, печку притащил домой из немецкого бункера. у него и тогда нашлось для этого время, транспорт — всё. Холодильник. Тоже где-то достал. стоит в их спальне, как алтарь. Тамара не решается им пользоваться. Вдруг испортится? Мои платиновые часики, наверное, у такой же, «дешево, по случаю». Эту противную бабу следовало бы проучить за то, что дает вонючее белье. Но принять это гнусное наследство — себя замарать. Пусть будут вместе, вместе навсегда, пусть не возвращаются в Крым, откуда приехали, пусть и в могиле тоже лежат рядом.

Вот теперь все чистое. Обратно в корзину. Рубашка Андрея Гавриловича неплохо отстиралась, еще пара стирок — и станет совсем белой.

Но не тем холодным сном могилы… Я б желал навеки так заснуть, Чтоб в груди дремали жизни силы, Чтоб, дыша, вздымалась тихо грудь

Готово. Корзину в угол. Еще раз как следует прижму утюгом отвороты рубашки. Ла-ла-ла.

Надо мной чтоб, вечно зеленея, Темный дуб склонялся и шумел.

Время, наверное, подходит к десяти. Пол на кухне чистый. Разложу на нем распоротое золовкино платье и перекрою «по моде». На полу кроить удобно. Можно бы и на столе в хозяйкиной комнате, но там посуда, хлебные корки. и просить нужно.

Опускаюсь на колени. Спина у меня выдержит, я не привыкла охать. А золовка: «У тебя, дорогая, такие ловкие руки.» Человек всему научится, Елизавета Владимировна, и если берется за любую работу, проживет. «Ну,