Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

Живаго, бывший сам завзятым театралом, был Александру примером. Будучи гимназистом, а затем и студентом, а также всю свою последующую жизнь, за исключением своих путешествий, почти все свободные вечера Александр отдавал театру. В основном Большому и Малому, позже – Художественному. Он прослушал все оперы и пересмотрел все пьесы в этих театрах, и не по одному разу. Он был лично знаком со многими знаменитыми артистами, певцами, музыкантами и театральными критиками и описал встречи с ними в жизни и на сцене в своих дневниках. «Театр с детства был для него, – говорит в своей статье "Булгаков глазами доктора Живаго" историк-культуролог Владимир Бессонов, – тем миром, в котором отдыхала душа, миром, казавшимся вечным и незыблемым, что бы ни происходило вокруг… 1917 год быстро разрушил эти иллюзии».

В первые годы советской власти Большой театр, который Ленин считал «куском чисто помещичьей культуры» не был закрыт только благодаря Луначарскому, сумевшему убедить вождя мирового пролетариата, что новыми революционными операми можно вытеснить из Большого старый буржуазный репертуар. «В других театрах было не лучше, – продолжает автор статьи, – репертуарная политика большевиков была наступательной и бескомпромиссной, в статьях новых критиков все чаще звучали слова «бей» и «фронт». И вдруг… Поначалу поверить было невозможно, хотя говорили об этом на каждом углу. Шутка ли сказать – пьеса о белогвардейцах, и не где-нибудь, а в Художественном театре! Живаго, называвший пьесы современных драматургов дешевыми агитками, на сей раз заинтересовался чрезвычайно… Читая записки Живаго о "Днях Турбиных", видишь, что в вечер после спектакля он не торопится расстаться с увиденным: подробно записывает запомнившиеся фразы, анализирует игру актеров ("играют пьесу очень хорошо. Жизненно-правдиво, просто, но в то же время искусно"), работу драматурга и режиссера ("пьеса написана хорошим языком, спектакль слажен, хорошо поставлен… все последнее действие не лишено красок покойного А.П. Чехова"), не забывает декорации и костюмы… Но какое же общее впечатление от этой пьесы? Ответ один – тяжело. Живаго еще не раз повторит эти слова: "Снова на душе тяжело", "тяжел и финал пьесы", когда "надвигаются на город красные, слышны уже звуки «Интернационала», и для одних это эпилог, а для других – пролог".

Живаго понимал, что пьеса Булгакова – инородное тело на советской сцене, что такую правду не потерпят и "Дни Турбиных" разрешили лишь "на известный срок". Он не ошибся – к концу сезона последовало волевое изъятие спектакля из репертуара». Несмотря на разочарование Александра Васильевича другой пьесой Булгакова – «Зойкина квартира» в Вахтанговском театре, Булгаков до конца дней Живаго остался одним из самых любимых современных авторов.

Александр Васильевич прожил долгую и разнообразную жизнь. Первые сорок лет он прожил в XIX веке, родившись еще при крепостном праве, а вторые сорок лет его жизни приходятся на первую половину XX века с его войнами и революциями. По словам В.Гельмана: «Гимназистом, на лесах достраивавшегося храма Христа Спасителя, он с восторгом слушал рассказ учителя истории о славном прошлом Москвы, обозревая великолепную панораму города. А на восьмом десятке лет, в морозный зимний день 1931 года, находясь в стенах Музея изобразительных искусств, ощущал сотрясения здания, с ужасом ожидая новых взрывов, рушивших находившийся поблизости тот самый Храм». Жизнь А.В. Живаго оказалась как бы символически ограниченной этими двумя событиями.

Последние годы жизни он тяжело болел, с трудом передвигался, но не прекращал научной обработки своей коллекции – составления каталога, описания экспонатов, их собственноручных зарисовок, фиксации их возраста и даты приобретения и т. д. Умер Александр Васильевич в 1940 году, не дожив нескольких дней до своего восьмидесятилетия, и навсегда остался в памяти родственников и множества знавших его людей блестящим представителем русской интеллигенции и патриотом своей Родины. Его могила находится на Ваганьковском кладбище, первая дорожка слева от главного входа, 18-й участок. Там установлен старый металлический узорный крест. На кресте дощечка с надписью: «Александр Васильевич ЖИВАГО. 28.VIII.1860 г. – 9.VIII.1940 г.».

Наталья Романовна Живаго – художница, жена Алексея Овчинникова

Свою бабушку Наталью Романовну Живаго, младшую дочку Романа Васильевича и его супруги Таисии Ивановны, в отличие от других моих предков со стороны отца, я мог видеть воочию, когда она за год до своей смерти приезжала к нам на дачу в Турист. Но, будучи годовалым ребенком, я ее, конечно, не запомнил и знаю о том, что мы встречались, лишь по фотографиям. Наташа Живаго была очень одаренным человеком – она прекрасно рисовала, обучаясь живописи у известного художника Константина Юона, и ее картины, главным образом великолепные акварели, до сих пор украшают стены нашей квартиры.

В доме Живаго на Никитском бульваре всегда было много молодежи, по праздникам там устраивались маскарады с танцами и угощением, и мой дед Алексей Овчинников был непременным их участником. Иногда по вечерам собирались за чайным столом и начинали сообща сочинять стихи, причем в этой игре нередко принимал участие и дядя Саша, Александр Васильевич Живаго, большой любитель молодежи.

Наталья Романовна ко времени своего замужества в 1911 году была очаровательной, изящной молодой женщиной, и вместе с высоким, крупным Алексеем, сохранившим детскую застенчивую улыбку, они смотрелись очень красивой парой. Венчались они в церкви Козьмы и Дамиана на Таганке. Было многолюдно: вся многочисленная родня Овчинниковых и Живаго, их друзья и знакомые. Владимир Попов вспоминает интересный момент: когда Алексей и Наталья должны были встать на атласный коврик перед аналоем, а присутствующих всегда интересует, кто первым ступит на него, так как, по распространенному мнению, первый вступивший на коврик будет «верховодить» в семейной жизни, Алексей первым подошел к ковру, дождался, когда Наталья наступит на атлас, и лишь потом опустил на него свою ногу.

После венчания в доме у Овчинниковых был устроен «открытый буфет», и гости рассеялись по всему дому… «Молодые тем временем переоделись, и через некоторое время мы все отправились провожать их на Николаевский вокзал. Они уезжали в Финляндию: Алеша ни за что не хотел делать обычного в таких случаях путешествия за границу»[32]. Финляндия в те годы была частью Российской империи.

В июне 1912 года у Алексея и Натальи родилась дочка Наташа, Туся, а через три года, в ноябре 1915 года, когда Алексей уже был курсантом авиационного училища, родился мой отец, которого назвали Адрианом, Адиком. Алексей Михайлович обожал дочку, с которой проводил много времени, катал ее на мотоцикле, и она уже в трехлетнем возрасте была просто влюблена в своего отца. Его отъезд в Петроград был для нее настоящей трагедией. Сына же своего Алексей видел очень мало, возвращаясь в Москву лишь во время коротких отпусков. Так, по свидетельству Попова, зимой