Читать книгу - "Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - Андрей Васильевич Андреев"

18 января 1909 г. основным принципом миросозерцания объявляется «отрицание личности как чего-то абсолютного, могущего быть противопоставленным внешнему миру». 19 января 1909 г. Вавилов пишет, что «единственным миросозерцанием является наука, как познающая мир без вмешательства личности», «личность – только вещь в мире, не более (в маховском смысле вещи)». 11 мая 1909 г. он обдумывает «учение об эфемерности личности». 31 мая 1910 г. анализирует свою недавнюю философию: «…личность это религия, пессимизм, „дисгармонии“, а потому долой личность; а тут еще на грех Мах подвернулся, ну и поехало, долой личность, хочу с космосом слиться». В поздних записях Вавилов сомневается в значимости понятия «Я» намного чаще. 24–25 сентября 1941 г. он пишет, что «„я“ – очень вероятно один из „фокусов“ природы», «индивидуальное только фикция», «„я“, „сознание“ – только материал вроде бензина в эволюционной машине». 12 октября 1941 г.: «психика со страхом только часть машины». 17 октября 1942 г.: «„душа человеческая“ – условный обман». Описанное выше «страшное чувство отсутствия души» (28 октября 1945) часто было не только отражением личных переживаний, но также и следствием (или поводом для) рассудочных, рациональных рассуждений, «философствований», обобщений. «…людям снова надо изобретать и открывать душу. ‹…› Надо ее искать. Вероятно, отыщется» (31 октября 1945). «Душу в мире найти нужно и можно. Но хватит ли жизни? И не лучше ли сразу ее кончить, души не найдя?» (6 ноября 1945). «Так ясна бессмысленность бытия с личной точки зрения. ‹…› Не нужно самолюбия, не нужно „я“» (7 августа 1946). «…придет смерть, постоянно изменявшееся и остающееся „я“ – кончается? Давно уже подозреваю, что „я“ и сознание – биологический фокус природы „для организации материи в целях эволюции“» (15 сентября 1946). «„Я“ – совершенная фикция, ловко „придуманная“ природой для эволюционных целей» (24 декабря 1946). «…поиски смысла. Ничего, кроме статистического, среднего прогресса, в котором нет места „я“, который как „среднее“ в ярком конфликте с „я“» (27 июля 1949).

Применительно к «Я», сознанию Вавилов более 20 раз употребляет оборот «фокус природы» и близкие по смыслу выражения («надувательство» и т. п.). «Неотвязная мысль: сознание – биологический фокус природы. ‹…› Обман…» (3 января 1945). «Сознание, „я“ – „фокус“ природы, выполняющий функцию наиболее эффективного использования куска вещества[449]. Этот „фокус“ возникает при определенной комбинации вещества и разлетается как дым в момент смерти. От сознания и „я“ ничего не остается» (12 октября 1947). «Опять злополучное „я“, растекающееся облако, фокус природы» (14 ноября 1947). «„Я“ – давно понял его фиктивность, его вспомогательную сущность в природной машине» (5 декабря 1947).

Человек, живое, сознание, душа, «Я» – лишь инструменты бездушной природы или жестокого бога. «Единственная „мистика“ жизни – таинственная эволюция, в которой приходится играть роль кирпича, укладываемого чужими руками» (25 апреля 1943). «„Сознание“ – орудие производства, вовсе не для меня предназначенное, а только меня использующее ‹…› неужели и дальше надо быть слепым орудием в руках слепой природы?» (12 марта 1944).

«Ясно, что „матери природе“ сознание нужно как легкое эволюционное понукательное средство. ‹…› Сделать так, чтобы камень „сознательно“ падал куда надо, а бревно раскалывалось „по доброму желанию“» (30 мая 1943). «…перед взором холод, ужас и безысходность механического мира с утерянной душой» (8 августа 1943). «Сознание с наукой и философией только биологические „приспособления“ наряду с глазами, ушами и прочим» (12 января 1945). «„Развитое сознание“ такой же продукт дарвиновской эволюции, как крылья птиц» (25 апреля 1948).

«Безрадостный материализм» (31 июля 1947)

В записи от 23 декабря 1941 г. Вавилов вспоминает юношеский «воинствующий, восторженный материализм». Само это слово, правда, не входило в активный лексикон молодого Вавилова – во всем массиве дневников 1909–1916 гг. оно встречается лишь дважды (для сравнения, в поздних дневниках – около 70 раз). Начиная с 1940 г. «материализм» занимает прочное место в философских записях: «Развивающийся с каждым месяцем все сильнее „материалистический объективизм“ спасает от последнего отчаяния и самоубийства» (31 декабря 1940). Вавилов называет его «неотвязным материализмом» (19 мая 1944). «Все психическое, сознательное, индивидуальное ‹…› обращено в конце концов на самого же себя, существует только для себя и ровным счетом ничего не меняет в объективном мире» (24 сентября 1941). «Сознание – временная комбинация материи, разрушающаяся, как сны, как облака. Неразрушимая материя и эфемера сознания…» (9 мая 1944). «…материалистическая основа всего ясна совсем и навсегда. Даже говорить и лепетать об этом не хочется» (8 сентября 1946). «Становлюсь материалистом все глубже, все конкретнее» (26 сентября 1948). «Практический, глубоко внедрившийся материализм в каждой мысли» (5 декабря 1948).

У Вавилова были излюбленные философские метафоры, особенно часто употреблявшиеся в те или иные периоды. Одна из главных в поздних дневниках – крайне материалистическая по своему духу метафора человека как автомата, машины, механизма. «С каждым днем яснее автоматизм и механичность людской истории» (15 августа 1943). «Люди кажутся машинами ‹…› „я“ – только нефть и бензин в эволюционной машине» (17 октября 1943). «…все яснее и яснее человеческий автоматизм. Автоматы. „Я“, „свободной воли“ на копейку и больше „на закраску“» (17 февраля 1944). «…страшная философия людей-машин, от которой не могу освободиться» (1 мая 1944). «…ужасающее просвечивание механической сущности всего происходящего» (11 апреля 1945). «Самое несомненное, становящееся час от часу очевидностью – человеческий автоматизм, манекенство. Люди – предметы с костяными, скелетными шарнирами, желудком и пр. частями. Сознание, „свобода воли“ – хитрая механика, приложенная к обычным автоматам, наполняющая их самолюбием, самосохранением. По каким-то неведомым причинам или для каких-то неведомых целей живые автоматы должны сохраняться, размножаться» (17 июня 1945). «Сегодня мне в качестве президента-патрона показывали ‹…› фильм „Солнечное племя“ про жизнь пчел[450]. Страшная картина. Уютные строители сотов, убийцы трутней и маток оказываются в конце концов совершенно невменяемыми машинами. Операции, как будто бы свидетельствующие о доброй воле, уме, эстетике, все оказывается машиной. Экстраполяция на нас совершенно очевидна. Страшная картина, так же, как поэма Лукреция. // А может быть, в этом ничего страшного нет? Чем худо быть летящим камнем, сознающим, созерцающим свое падение и неспособным его изменить?» (20 октября 1945). «…наше бытие – это комбинация „автоматики и механики“» (28 октября 1945). «Чувствую, что „свое“, „я“ постепенно исчезает, остается машина, вполне „объективная“, с которой можно сделать что угодно» (22 июня 1947). «…так ясно, что человек только „леса“, потребляемые для постройки чего-то. В сущности „петрушка“, исполняющая роль, но очень сильно автоматизированная» (7 июля 1947). «Ясное ощущение себя машиной, на которой „кто-то“ работает. „Я“, сознание – обман и пустота» (25 октября 1947). «Философский фон: полное чувство автомата без „свободы воли“. Мной двигают, сознание не известно к чему. Психология, душа, ум, даже вера в Бога – средства в борьбе за существование, затеянной природой» (6 июля 1948). «И