Читать книгу - "История литературы. Поэтика. Кино - Сергей Маркович Гандлевский"

в природе? Какие имущие классы, какие спекулянты, когда они давно уничтожены смыслом предшествующих декретов?» (Там же, 378–379)*

Об этом же языке штампов и клише в речах и текстах революционных вождей пишет Степун:

К тому же все они говорили на одном и том же специфически революционном жаргоне. На этом жаргоне беспартийный интеллигент назывался «пленником буржуазии», буржуазный политик — «агентом капитала», не верующий в Маркса социалист — «мелко-буржуазным обывателем», крепкий крестьянин — «хозяйчиком», сильный, но правый человек — «бонапартенышем», прокурор Святейшего Синода — «святейшим прокурором», левый бандитизм — «волеизъявлением трудовых масс», хозяйственная озабоченность крестьянства — «проявлением черносотенного хулиганства», развал России — «углублением революции» (Степун II: 52).

Степун вспоминает о бытовых условиях жизни в послереволюционной Москве: «Бывший дворник требует или полбутылки водки, или пять фунтов хлеба. Хлеба достать не удается, но через знакомого бактериолога, заведующего лабораторией, достаем спирт» (Там же, 245).

Сходным образом осенью 1917 года готовится к приему гостей жена Живаго Тоня: «…А Гордона попрошу спирту принести. Он в какой-то лаборатории достает» (Пастернак IV: 170).

Степун описывает знакомое московское семейство, покинувшее Москву во время голода Гражданской войны: «Продав за гроши московское дело, Никитины переехали в Ивановку. Им казалось, что на нескольких десятинах земли, обрабатываемых своими руками, будет легче не умереть с голоду, чем в Москве» (Степун II: 243).

Теми же соображениями руководствуются жена и тесть Юрия Живаго, когда отправляются из столицы в Варыкино. Тоня ссылается при этом на советы сводного брата героя, Евграфа Живаго:

Он говорит, что на год, на два надо куда-нибудь уехать из больших городов, «на земле посидеть». Я с ним советовалась насчет крюгеровских мест. Он очень рекомендует. Чтобы можно было огород развести, и чтобы лес был под рукой. А то нельзя же погибать так покорно, по-бараньи. В апреле того же года Живаго всей семьей выехали на далекий Урал, в бывшее имение Варыкино близ города Юрятина (Пастернак IV: 206).

В 1922 году Степун, подобно тестю главного героя, Александру Александровичу Громеко, был выслан из России. Параллели в изображении атмосферы, событий и персонажей в обеих книгах позволяют заключить, что в основе восприятия и оценки Супруном пастернаковского романа лежало глубинное сходство в понимании эпохи, законов истории и человеческих судеб. Мемуары Степуна к тому же позволяют отвести упрек Ахматовой, утверждавшей, что картина начала века нарисована Пастернаком в романе совершенно необъективно (Поливанов 1990:107).

Примечания

1 Stepun F. Boris Leonidowitsch Pasternak: Der «Fall» Pasternak // Die Neue Rundschau. 70. Jg. (1959). 1. Heft. S. 145–161; русский вариант: Степун Ф. Б.Л. Пастернак // Новый журнал. 1959. № 56 (март). С. 187–206 (републикован: Литературное обозрение. 1990. № 2).

2 Ср. письмо О. Дешарт Степуну 1963 г. о встрече Пастернака и Вячеслава Иванова в 1924 г.: «Еще издали увидела я длинную, извивающуюся людскую «очередь»; она начиналась у двери, ведущей в комнату ВИ., тянулась через коридор, спускалась по небольшой лестнице и терялась где-то в саду. «Здорово (мелькнуло у меня в голове), очередь за словом поэта, точно за хлебом или за сахаром». Приблизившись, я увидела среди толпы Пастернака. Он, слегка склонившись, что-то карандашом чертил в записной книжке. «Зачем Вы здесь стоите, Боря?» — подошла я к нему. Он вскинул свое смуглое лицо белого араба, сверкнул своими пронзительными, темными, с безуминкой глазами. «Зачем стою? — отозвался он грудным, немного театральным голосом. — Пришел сюда со своими техническими сомнениями, да и не только техническими^ Я рассмеялась: «Помилуйте, я не столь индискретна [от фр. indiscret — неделикатный], чтобы задавать такие вопросы. Спрашиваю, зачем Вы стоите в общей очереди». Мы прошмыгнули боковым ходом. Боясь опоздать в соответствующее учреждение, я сразу ушла. До сих пор сожалею, что не осталась тогда при их последней встрече. Быть может, та их беседа подтверждала Ваше восприятие Пастернака как последнего символиста» (Рудник, Сегал 2001).

3 Stepun F. Vergangenes und Unvergflngliches aus meinem Leben. Munchen: J. Kosel, <1947>.

Литература

Пастернак I–XI / Пастернак Б.Л. Полн. собр. соч.: В 11 т. М., 2003–2005.

Поливанов 1990 / Поливанов М.К. Тайная свобода // Литературное обозрение. 1990. № 2. С. 103–109.

Рудник, Сегал 2001 / Рудник Н., Сегал Д. Письмо О.А. Шор (О. Дешарт) Ф.А. Степуну//Зеркало. 2001. № 17–18.

Степун I–II / Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Лондон, 1990. Т. 1–2.

Чудакова, Лебедушкина 1992 / Чудакова М.О., Лебедушкина О.П. Последнее письмо Б.Л. Пастернака Ф.А. Степуну// Быть знаменитым некрасиво…: Пастернаковские чтения. М., 1992. Вып. 1. С. 269–279.

Борис Равдин. Русская печать на оккупированной территории СССР и в Германии Материалы к словнику псевдонимов: Н. и Р. Александровы

Благодарим за помощь в работе И.В. Лексину (Объединенный архив С.-Петербургского ун-та) и Н.Ю. Евстигнееву, заведующую архивом Горного института (С.-Петербург), А.Ф. Белоусова, Р.Д. Тименчика, Л.С. Флейшмана, К. Шлегеля.

Среди почти четырех десятков газет, журналов и бюллетеней, издававшихся в 1941–1945 годах на русском языке в Германии для гражданских и военных лиц, для остарбайтеров, ведущее место занимала берлинская газета «Новое слово» (1933 — 12 ноября 1944; № 1-681). Находилась она под многолетним покровительством, присмотром, управлением и финансированием германских инстанций, особое внимание ей уделяли ведомства А. Розенберга — внешнеполитическое управление НСДАП, министерство по делам оккупированных восточных территорий и др.

Со времени расширения военных действий Германии на территорию Советского Союза газета стала распространяться не только в Европе, но постепенно получила право розницы и подписки на оккупированной территории СССР, и не только на участках, подведомственных министерству восточных территорий. В довоенные годы газета не могла похвастаться вниманием массового читателя, хотя с ростом радикализма рос и тираж ЦО партии «хоть с чертом, но против большевиков». С началом войны, с оккупацией Польши, Франции и Прибалтики, когда «Новое слово» на какое-то время стала едва ли не единственной газетой русской эмиграции в Европе, тираж стал расти резко, а к началу 1942 года достигал 300 000 экземпляров1. С1942 года «Новое слово» стало выходить дважды в неделю. Немного найдется на оккупированной территории СССР периодических изданий, и не только на русском языке, которые не перепечатывали бы на своих страницах материалы «Нового слова».

Газета изначально и последовательно рекламировала ценности фашизма и национал-социализма, особое внимание уделяя проблемам национального единства, борьбе с коммунизмом, большевизмом, либерализмом, «жидомасонством», атаковала своих конкурентов на этих полях и т. д. Важный аспект направления «Нового слова» — внимание к русской культуре, противопоставление дореволюционной русской культуры культуре советской, осторожное утверждение о близости русской и немецкой культур. Эта линия в предвоенный период обеспечивалась, из известных и относительно известных имен, статьями и рецензиями А. Бунге,