Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

— Да, но он арестовал мое имущество.

Опускаю изложение остальных вопросов и ответы потерпевшего. Присяжные заседатели недоумевали, почему Шендеров, не получив по закладной денег, не получая проценты, когда имение обесценено, посажен на скамью подсудимых.

Поверенный Шендерова, развязный молодой человек, показал, что ему передано было взыскание по закладной, а когда он узнал, что имение обесценено и что ответчик намерен передать фиктивно свою торговлю, то, охраняя интересы Шендерова, предъявил векселя, данные в обеспечение, ко взысканию, чтобы наложить арест на лавку.

— А вы об этом говорили Шендерову?

— Не помню, я не считал это важным.

— Ваши действия оказались незаконными, и Шендеров предан суду. Почему же вы так поступили?

— Я полагал, что имею право.

— Вы — юрист?

— Я — «практический юрист».

— Где вы напрактиковались?

— Служил писцом у нотариуса.

— Когда жалобщик не уплатил процентов по закладной, какие документы вам передал Шендеров?

— Он мне передал закладную, а потом мне стало известно, что должник собирается фиктивно передать свою торговлю, и я нашел необходимым протестовать векселя, что Шендеров сделал, и я предъявил иск, чтобы помешать передаче лавки.

— В каком же положении дело о взыскании по закладной?

— Лежит без движения, потому что боюсь, чтобы опять не вышла неприятность.

Председатель:

— Жаль, что вы раньше не испугались. По какому праву вы ведете судебные дела?

— Я числюсь приказчиком Шендерова и выбираю приказчичье свидетельство[406], почему имею право ведения дел.

Председатель секретарю:

— Занесите эту часть показания свидетеля в протокол.

«Поверенный» увял.

Приступили к речам. Товарищ прокурора был сдержан, сослался на закон о двойном требовании, на ответственность Шендерова за действия его служащего и что незнанием закона защищаться не может. У меня был благодарный материал для защиты, который [я] использовал. В последнем слове Шендеров заявил, что доверял опыту своего поверенного, лично не вникал в его действия и за это достаточно пострадал, попав на скамью подсудимых. Председатель в коротеньком напутствии, между прочим, сказал:

— Нельзя не согласиться с соображением защитника о том, что существуют любители лечиться у знахарей, так же точно имеются любители вести свои судебные дела при посредстве «практических юристов». Знахари залечивают иногда насмерть, а практические юристы сажают доверителей на скамью подсудимых.

Совещались присяжные заседатели несколько минут и вынесли оправдательный вердикт.

Еще более сжал губы Шендеров, еще более согнулся и медленно ушел из суда. На улице Шендеров меня поджидал, поблагодарил и спросил, когда он может быть у меня. Распрощались.

Шендеров посетил меня, просил рекомендовать ему скромного юриста для ведения несложных дел. Я ему рекомендовал моего сотрудника.

Живого Шендерова больше не встречал, но, когда он умер, мне пришлось принять участие в последнем его земном «недоразумении».

Должен несколько удалиться от рассказа и коснуться бывшего положения еврейской общины в России. Ни государство, ни городские управления ни в чем не помогали материально еврейской общине, которая должна была сама изыскивать средства для содержания своих просветительных, благотворительных, богоугодных и других учреждений. Правительство установило так называемый «коробочный сбор» в пользу еврейских общин[407], но этот сбор был далеко недостаточен на покрытие расходов общины, особенно в больших городах с еврейским населением. Еврейская община состояла из прихожан синагог. Для примера возьму Ростов, в котором были две синагоги: большая хоральная и ремесленная[408]. Каждый из этих приходов имел свои специальные учреждения, но были и общие, как больница, училища, детские приюты и приюты для стариков, кладбище и другие. Для содержания этих общих учреждений расходовали «коробочный сбор» (сбор от резки скота, птицы и прочее) и главным образом добровольные пожертвования членов еврейской общины. Эти пожертвования, в сущности, являлись обязательными взносами на каждый год по заранее установленной подписке. Евреи, которые не состояли прихожанами синагоги, также считали себя членами общины и вносили свою лепту в кассу общины. Исключения были весьма редки. Были доходы из синагог — сбор за места. По разъяснению Сената, приобретенное право на место в синагоге считалось правом в недвижимом имении, почему право на место переходило по наследству, могло быть отчуждаемо и прочее. Купить место было нелегко, почему многие не состояли членами прихода.

Когда я стал практиковать в Ростове, то почел своею обязанностью заявить еврейской общине о желании платить в год 60 рублей. Затем с годами увеличивал мои платежи и довел их до 600 рублей в год. Еврейская община хорошо была осведомлена о приблизительной платежеспособности каждого и всемерно старалась собрать возможно больше средств, чтобы содержать многие учреждения. К чести еврейского общества, например, в Ростове была прекрасно оборудованная больница, считавшаяся настолько образцовой, что и христианское население стремилось лечиться в ней[409], родильный приют имени Гоца, детская больница имени Каменки, ремесленное училище, детский приют, начальные школы и многое другое. Все эти учреждения содержались на общественные средства, собираемые добровольными пожертвованиями и взносами.

Было в еврейской общине еще одно учреждение — «похоронное братство», имевшее большое значение в жизни общины. Смерть у евреев вызывает, кроме горя семьи, еще исключительную беспомощность окружающих. У христиан смерть не вызывает ужаса, как у евреев. Объясняется это религиозными верованиями[410]. У христиан найдутся близкие, которые обрядят покойного, обмоют, оденут и в гроб уложат, и если нужно, то близкие и на кладбище снесут. У евреев от смерти бегут. Никто не знает, как и что надо сделать, и лишь «хевре кадойше» (похоронное братство) призвано соблюсти ритуал и сделать нужное. Обычно выползают какие-то особенные евреи, которых мы не видим в повседневной жизни, и они являются хозяевами положения. Вы зависите от них, и «похоронное братство» ставит условия, которым приходится подчиняться. Но и это учреждение входит в ведение общины, которая избирает для сего особого старосту. По существующему у евреев обычаю похороны не задерживаются, хоронят без промедления. Надо полагать, что боязнь надругания, коим некогда подвергались и покойники-евреи, укоренила обычай торопливости.

Умер Израиль Шендеров, дали знать старосте «похоронного братства», которое решило взять за похороны 30 000 рублей. Сын, молодой человек, и жена покойного, удрученные смертью отца и мужа, поручили родным вести переговоры. Родные — те самые, которых Шендеров при жизни своей не очень-то жаловал, — возмутились, считая требование непомерным. Евреи на все лады обсуждали создавшееся положение. Большинство находили, что с Шендерова нельзя взять меньше. Создалось печальное положение: умер богач, тело его лежит неубранным, идет торг… Братья Шендерова[411] потребовали от старосты, чтобы «выбрать людей» для обсуждения цены за похороны, но Шая Рабинович, староста, спокойно сказал:

— На что тебе «люди»? Меня же выбрали «люди», и я уже совещался с людьми.

Тогда Шендеровы предложили старосте пойти ко мне, так