Читать книгу - "Библия в истории европейской культуры - Геннадий Геннадьевич Пиков"

Словом Божьим. Одни считали, что Писание содержит Слово Божье, другие – что оно непосредственно им является. Тем не менее, реформаторам удалось достигнуть согласия по поводу того, что такое Священное Писание: его следовало воспринимать как слова самого Бога. Для Кальвина Слово Божье и Священное Писание были одним и тем же. Библейские авторы были всего лишь «секретарями Святого Духа», передавали мысль Бога. Этим Кальвин объясняет различные вариации стиля у писателей Библии. Как профессиональный филолог, он не может не заметить красоту и изящество отдельных книг, но в то же время Кальвин настаивает на том, что божественное достоинство и авторитет не менее присущи тем фрагментам, где используется и грубый, народный язык. Писанию принадлежит «сила истины» независимо от языка «секретарей». Более того, высочайшие истины чаще всего передаются через простые слова. Это происходит по воле Божьей, чтобы «чрезмерное красноречие не виделось единственной ценностью Священного Писания». Среди достоинств библейских авторов Кальвин ценит ясность, простоту и краткость их речи.

Кальвин не зря считается крупным специалистом в области гуманитарных наук для своего времени. Полученное юридическое и филологическое образование он использует в работе с текстами Священного Писания. Ему принадлежит разработка и практическое применение новых методов толкования, до сих пор применяемых в христианском мире при изучении Священного Писания.

Кальвин занимается сравнительным анализом не только текстов различных книг Библии, но и Библии с трудами античных авторов – Демосфена, Цицерона, Платона, Аристотеля и других. Отдавая должное человеческому уму и достоинствам их работ, реформатор указывает на цели, которые передают человеческие и Божественные слова при знакомстве с ними: «Писание трогает само сердце, а эти почтенные книги увлекательны и чтение их услаждает и восхищает ум». Для христианина, принимающего Бога верою, а значит, всем сердцем своим, первое гораздо важнее и значительнее. Ум наш могут радовать многие и разные вещи, а сердце – только Писание. Это, по мнению Кальвина, является одним из доказательств Божественного происхождения Библии, так как Слово Божье обращено всегда к сердцу человеческому, а не к его уму. В противном случае оно было бы доступно только избранным, в зависимости от их человеческой природы, склада ума и качеств характера: «лишь тот, кто научен Святым Духом, с подлинною верою принимает Священное Писание. И хотя оно достоверно само по себе и не нуждается для безоговорочного принятия в доказательствах и аргументах, только через свидетельство святого Духа оно обретает ту несомненность, которую действительно заслуживает». Мало принять Священное Писание, надо полагаться на руководство Духом Святым и полностью доверять ему свое сердце. Только тогда вы можно постичь великие истины через уверенность в истинности Слова. Если ее нет, то авторитет Писания всегда находится под вопросом для христианина, а этого быть не должно. Эта уверенность произрастает из веры, но разум может помогать в ее укреплении. «Еще более вера укрепляется благодаря пониманию того факта, что источником нашего восхищения является величие самого предмета» (т. е. Писания). Как видно из этого утверждения, Кальвин не отрицает помощь разума и его возможность понимать Писание и принимать его авторитет, но рассуждения разума принимаются только как вспомогательное средство для укрепления веры. Быть самостоятельным, независимым источником суждения об истинности Слова он не может, так же, как и являться основой для веры; древность увеличивает степень достоверности Библии. Для объяснения этого доказательства Кальвин ссылается на Моисея. Он не мог знать этого человеческим разумом, его уверенность в своих словах и истинности Закона, достоверность изложенных им фактов, подтвержденных в других книгах Библии, – все это для Кальвина и означает Божественность всего Писания. Он отстаивает принцип единства и целостности Библии в плане ее принятия, понимания и толкования. Если истинен один фрагмент Закона, то верен и весь Закон.

Кальвин как филолог не мог пройти мимо феномена сохранения еврейского языка почти в неизменном виде, что считал верным доказательством Божественности Библии.

Античная литература, патристика, философия, папские «новации», ереси, а также все современные космологические, этические и богословские построения анализировались Кальвином с точки зрения их соответствия духу и букве Писания. Кальвин в молодости иногда высоко отзывался о мудрецах древности, даже цитировал Платона, Аристотеля, Цицерона, Фемистия, но и тогда ставил их работы неизмеримо ниже Священного Писания. Позднее, отвергая все нехристианское, он утверждал: «Все то, что кажется достойным похвалы у язычников, – ничего не стоит», и целиком соглашался с Августином, что все доблести язычников – не более, чем пороки. Позднее, нападая на гуманистов, он обвинил их в том, что все они – ученики Лукиана и Эпикура, «которые всегда высокомерно презирали Евангелие».

Сила и авторитет Слова проявляется и в почитании его во всем мире, различными народами, которые не связаны между собой языковой, культурной общностью, имеют разное мировоззрение. Кальвин использует примеры отдельных людей, не называя их по именам, превосходство которых в духовном отношении выражалось, прежде всего, в твердой уверенности в своей вере, святости их жизни.

Кальвин четко указывает, что, хотя Божье откровение в Писаниях дается в развитии, оба Завета являются неотъемлемыми частями откровения и составляют единое целое. Восстанавливая религиозный авторитет Ветхого Завета, Кальвин решительно встал на защиту цельности всего Писания. Вся Библия боговдохновенна, следовательно, не должно быть никаких сомнений в святости и истинности ни одного слова в тексте. Хотя это не означает, что отношение к Ветхому Завету должно вызывать такие же светлые чувства, как Новый Завет. Защитив вероучительный авторитет Писания, Кальвин определяет отношение своей церкви к проблеме древности и аутентичности библейских текстов. Недоверие к Ветхому Завету требовало доказательств подлинности записей Моисеем законов. Эти вопросы Кальвин парирует встречными: почему никто не сомневается в существовании Платона, Аристотеля, Цицерона, но позволяет себе глумиться над Моисеем? Ведь сколько бы в древности не клеветали на евреев, никто из античных авторов не приписывал им ложных книг и не сомневался в авторстве Моисея. Этого доказательства Кальвину достаточно для подтверждения древности текстов Ветхого Завета.

Кальвин рассматривает обе части Священного Писания. Ветхий Завет – это Закон, данный Богом для устрашения совести, несет в себе познавательную, императивную нагрузку. Новый Завет несет в себе радость и свет. Свободу Кальвин находит только в Евангелии (кн. 3, с. 263), которое служит для оправдания человека перед Богом без дел Закона (Гал. 2:16). Евангелие не заменяет Закон и не обещает иной путь к спасению; оно подтверждает обещанное в Ветхом Завете и «соединяет тело его с тенью» (кн. 2, с .426). «Закон написан на камнях, а Евангелие – в сердце, следовательно, Закон должен быть отменен, а Евангелие будет вечно (2 Кор. 3:6)».

Для кальвиниста Священное