Читать книгу - "Образы Италии - Павел Павлович Муратов"

class="p1">Чередование разнообразной и великолепной растительности с причудливыми обломками стен, с прорванными сводами, сквозь которые синеет небо, с опрокинутыми колоннами, со ступенями из драгоценного мрамора и мозаичными полами, искривленными пробивающейся сквозь них травою, придает редкую прелесть вилле Адриана. Иные остовы зданий напоминают, кроме того, что век Адриана был золотым веком римской архитектуры, веком Пантеона и Адрианова мавзолея, нынешнего замка Святого Ангела. Глядя на них, убеждаешься лишний раз, что грандиозное, как его понимали римляне, не значит непременно очень большое. Здесь не было очень больших зданий. Дело, конечно, не в абсолютной величине измерений. Формула грандиозного, найденная римлянами, разрешается относительным числом, мерой чисел, пропорцией.

Вилла Адриана хороша еще тем, что она открывает перед нами что-то из частной жизни римлян. Тибуртинская вилла никогда не была античным Версалем. Это было личное, интимное заведение Адриана, его поместье, в котором хозяину был знаком каждый угол и в котором каждый новый гость являлся событием. Адриан удалился сюда, уже передав все дела империи своему преемнику, Марку Аврелию, и эта вилла не была центром вселенной, не знала шума эстафет и курьеров. К ней надо подходить с тем понятием о римской вилле, которое дают очаровательные письма Плиния-младшего.

Исследователи находят в расположении отдельных зданий виллы Адриана ту же преобладающую заботу о солнце, которая так выражена у Плиния. Положение относительно солнца делает комнаты разными, как живые существа, веселыми или серьезными, приглашающими к легкой беседе, к настойчивым трудам или одиноким размышлениям. У Плиния есть одна комната, «круглая и с окнами, прорезанными таким образом, что солнце проникает в нее во все дневные часы». В другой комнате «только два маленьких окна, из которых одно принимает первые лучи солнца, а другое – последние». У него есть еще бесконечное множество комнат, куда солнце входит только утром, или только в полдень, или только на закате, или куда оно не входит никогда. О каком высоком душевном воспитании говорит это непонятное для современного человека сознание своей зависимости от природы и бережливое, внимательное отношение к расточаемым ею дарам!

К идиллическим вкусам Плиния Адриан присоединил еще любовь к затеям. Следами этих затей полны развалины Тибуртинской виллы, и среди них всего интереснее Каноп, построенный императором в память его счастливого пребывания в Александрии. По Страбону, Каноп лежал в ста двадцати пяти стадиях от Александрии. Там находилось одно из самых почитаемых святилищ эллинистического Египта, храм Сераписа. Статуя бога, приносившая множество исцелений, была помещена таким образом, что однажды в день «луч солнца ложился на уста бога и как бы целовал его в губы». Каноп был местом постоянного паломничества египтян; движение толп никогда не прекращалось на канале, соединявшем его с Александрией. «День и ночь этот канал покрыт судами всевозможных размеров, переполненными мужчинами и женщинами, которые под звуки музыки предаются без отдыха и без перерыва самым сладострастным танцам. Гостиницы на обоих берегах предлагают любому приезжему все преимущества двойного наслаждения – танцами и хорошим столом».

То, что называется Канопом на вилле Адриана, довольно сходно с этим описанием. Здесь есть искусственная долина длиной в четверть версты, которая раньше была наполнена водой и изображала Канопский канал. В конце ее видны развалины небольшого храма, посвященного Антиною-Серапису. От храма хорошо сохранилась абсида, где стояла статуя Антиноя в стиле, подражающем египетскому, – одно из семнадцати изображений божественного юноши, найденных на вилле Адриана. В берегах канала устроено множество отдельных комнаток. Там во время ночных празднеств Адриана помещались танцовщицы и куртизанки, может быть, из числа тех шести тысяч, которые прошли сложную науку сладострастия в самой академии любви, в храме Афродиты в Александрии.

Однажды зимой небольшое наше общество замешкалось с осмотром Адриановой виллы. Вечерний туман захватил нас в Канопской долине. После краткого совещания мы решили ехать на ближайшую станцию железной дороги. С наступлением сумерек все странно изменилось на вилле. Тень вечера погасила блеск воспоминаний. Холодная сырость декабрьской ночи распространялась быстро, и казалось, что холод смерти разливается здесь реками туманов. Мы поспешили к выходу; те самые камни, мимо которых мы проходили здесь утром, казались уже другими. Все внушало леденящее кровь чувство небытия. Сторож, укутанный в плащ, проводил нас за ворота; на его лице мелькал неясный страх – страх ночи, лихорадки, привидений. По дороге к станции мы переехали Анио через Понте Лукано. Вода глухо шумела под мостом у круглой гробницы Плавтиев. Нам повстречались два-три запоздалых стада. Овцы жались к изгородям; злые взъерошенные собаки переглянулись с пастухами и не стали на нас лаять. На станции, в ожидании поезда, мы долго сидели в остерии, слушая, как усиливается ветер в Кампанье. Лампа вспыхивала и гасла, стены дрожали, и казалось, вот-вот рухнет кровля бедного жилья и прикроет нас, грязных ребятишек, стол с полулитрами желтого вина, ветхий диван, над которым висели портрет короля и пара скрещенных ружей. Когда мы вышли наружу, была уже совсем черная ночь; порывы ветра валили с ног. Кое-как, держась друг за друга, мы добрели до платформы, освещенной двумя тусклыми фонарями. Шум падающей воды и серный запах заставили вспомнить, что то была станция Альбулейских вод, знаменитых в древности и посещаемых и теперь в летние месяцы приезжими из Рима. Но каким далеким казался Рим! Ночь и ветер скрывали пространства. Наконец спящий ночной поезд, шедший из Абруцци, подобрал нас и после медленного пробега через какие-то темные пустыни высадил на сияющей городскими огнями площади Термини. Ничто уже не заставляло думать здесь о Кампанье. Лишь влажность воздуха, туман и мокрые плиты римских улиц были ее недальним напоминанием.

4

Все разнообразно в Италии. Стоит удалиться от Рима на час езды в вагоне электрической дороги, чтобы попасть в особый край, имеющий свою особенную историю и географию, населенный особым племенем, которому свойственны особые нравы. Это страна Альбанских гор, вулканических круглых озер, страна маленьких городков – «кастелли», знаменитых своим вином, страна великолепных вилл, нетронутых лесов, былая страна художников, разбойников и эремитов.

Однажды нам случилось дожидаться трамвая в Дженцано, на площади в базарный день. Был конец марта; в Риме уже начались отличные, очень теплые дни. Здесь же было еще по-зимнему холодно, туманно. Местные жители кутались в толстые одеяла или в свои оранжевые шубы на собачьем меху. Неподвижные завернутые в плащи фигуры проезжали мимо на осликах, осторожно ступавших между огромных камней здешней первобытной мостовой. Есть отпечаток важности на лицах современных римлян. Здесь же лица положительно мрачны, в них есть что-то в самом деле угрожающее. Хотя разбойники перевелись давно, неукротимый темперамент остался до сих пор у