Читать книгу - "Российские самодержцы. От основателя династии Романовых царя Михаила до хранителя самодержавных ценностей Николая I - Александр Евгеньевич Пресняков"

стремились закрепить за собой захваченные области и до конца использовать создавшиеся условия, отказываясь признать совершившийся факт – восстановление на Москве царского престола. Внутренняя Смута слишком тесно сплелась с отношениями к западным соседям; не уладив их, было невозможно одолеть и внутреннюю Смуту. Смута проложила путь иностранному вмешательству в русские дела, и оно поддерживало врагов восстановляемого порядка. Борьба была неизбежна; она и не была прервана избранием Михаила. Шведы держали северо-запад, и король Густав Адольф даже мечтал, захватив Псков и Холмогоры или Соловки, отрезать Москву от обоих морей. В 1614 г. он лично явился на театр войны, взял Гдов, в следующем году осадил Псков, но, потерпев здесь неудачу, согласился на переговоры. Долгие пререкания представителей обеих сторон закончились заключением 27 февраля 1617 г. «вечного мира» в Столбове, на реке Сяси. Москва по этому договору уступала шведам Ивангород, Ям, Копорье, Орешек с уездами и уплачивала 20 тыс. рублей. Шведский король, стремившийся к господству Швеции на Балтийском море, был весьма доволен этим результатом, тем более что царь отказался от всяких притязаний на Лифляндию и Корелу. Но и в Москве были рады миру, вызволившему Великий Новгород. Теперь были развязаны руки для дела еще более настоятельного – борьбы с королем польским. Московское правительство возобновило ее еще в марте 1613 г., послав ратную силу на оборону и очищение западных областей. Но сил на энергичное наступление не хватало, война тянулась вяло. По счастью, и противник, отвлеченный турецкой опасностью и раздорами короля со шляхтой, лишь отстаивал захваченное и даже не был в силах отбить ничтожные силы русских воевод, тщетно стоявших полгода под Смоленском. Безрезультатно тянулись с конца 1614 до начала 1616 г. и переговоры о мире. Летом 1616 г. царь Михаил сделал попытку наступления, не давшую сколько-нибудь прочных последствий. Королевич Владислав, который продолжал титуловать себя царем московским и настаивать на своих правах, получил согласие сейма на поход к Москве. Но в Польше московская авантюра дома Вазы далеко не пользовалась популярностью в широких общественных кругах; насколько приобретение Смоленской и Северской земель представлялось делом необходимым для обеспечения Великого княжества Литовского, настолько утверждение на московском наследственном престоле польского королевича казалось политической опасностью и – во всяком случае – династической затеей, не заслуживающей жертв со стороны Речи Посполитой. Только летом 1617 г. вступил Владислав в московские пределы, но прошел еще целый год, пока он получил возможность более решительных действий. Польское войско, не достаточное, чтобы взять сколько-нибудь значительную крепость, раздраженное неполучением платы, несколько месяцев разоряло русские области, возобновив для западных уездов горькие времена Смуты. Наконец Владислав осенью 1618 г. решил двинуться к Москве, чтобы чем-нибудь кончить: сейм дал ему небольшую сумму денег с обязательством закончить поход до конца года. С юга шла к нему серьезная помощь – гетман Конашевич-Сагайдачный с 20 тыс. казаков, чем силы королевича утраивались. Но и этих сил все-таки было недостаточно ни для взятия Москвы штурмом, ни для правильной осады. Однако Москва была еще так слаба, что могла только защищаться, отстаивая укрепленные пункты и уклоняясь от решительной встречи. Обе стороны одинаково нуждались в мире. Переговоры в селе Деулине, близ Троицкой лавры, привели к перемирию на 141/2 лет, причем Речь Посполитая удерживала свои завоевания – Смоленскую и Северскую земли, – а вопрос о правах Владислава на московский престол был «положен на суд Божий» и не получил формального решения. Но и в такой форме перемирие было благодетельно для Москвы, занятой трудной внутренней работой.

В первые годы царствования Михаила Феодоровича московские политики сделали усилия связать свои дела с отношениями держав в Западной Европе. Еще из Ярославля князь Пожарский с товарищами предпринял шаги к возобновлению сношений с венским императорским двором, а летом 1613 г. отправилось посольство к императору Матфею. Московское правительство желало посредничества императора для замирения с Сигизмундом; однако скоро пришлось убедиться, что император не будет желательным посредником; участие императорского посла Ганзелиуса в русско-польских переговорах оставило впечатление, что он «доброхотает королю»; венское правительство явно не было заинтересовано в успокоении Московского государства. Больше реальных оснований было искать соглашения с Турцией, давним врагом Польши. Сношения Москвы с султаном сильно тревожили польское правительство. Эти опасения, может быть, влияли на готовность окончить московскую войну, но до активных действий со стороны турок дело не дошло.

Более существенных результатов достигло правительство, затронув интересы англо-русской и русско-голландской торговли. Просьбы о помощи против шведов и Польши не имели успеха: ни у Голландии, ни у Англии не было мотивов вступать в войну. Но замирение Московского государства было существенно важно для их торговых интересов, а окупить дипломатическую услугу приобретением от правительства царя Михаила льгот и покровительства значило расширить свои рынки и открыть себе новые торговые пути. Во время переговоров, которые привели к Столбовскому миру, посредниками, усердно улаживавшими трения между представителями Москвы и Швеции, явились уполномоченный от английского короля Джон Мерик и послы голландские. Летом 1617 г. русское посольство просило короля Иакова содействовать, чтобы Дания, Швеция и Нидерланды пришли на помощь Москве против Швеции и поддержали русских денежной субсидией. Король прислал крупную сумму – 20 тыс. рублей; их вернули через год, так как Деулинское перемирие прервало польскую войну. В те же годы впервые завязались у Москвы прямые сношения с Францией: в 1615 г. московское посольство извещало короля Людовика XIII о вступлении на престол царя Михаила и искало помощи Франции против поляков и шведов; первое французское посольство появилось в Москве лишь много позднее – в 1629 г.

Далекая Московия напоминала о себе державам Западной Европы, пытаясь поставить свои отношения к ближайшим западным соседям на общеевропейскую почву. Но еле оправлявшаяся от полного упадка Москва не вызывала на Западе политического интереса. Зато ее значение как рынка для приобретения сырья и для сбыта европейских товаров и как страны, владеющей путями в Азию, особенно же в богатую шелком Персию, неизменно росло в сознании западного коммерческого и политического мира. В переговорах о помощи и посредничестве московские послы должны были сулить торговые привилегии, за оказанные услуги надо было платить жалованными грамотами на торговлю. Больше всех получили англичане: они приобрели право свободного и беспошлинного торга; голландцы выхлопотали себе ту же льготу лишь на три года (с 1614 г.), а затем платили половинные пошлины; ряд специальных привилегий получили отдельные торговые люди-иноземцы за те или иные услуги московскому правительству. Попытка Франции заключить договор о свободной торговле и о пути в Персию не имела успеха, как и домогательства о том же англичан. Во всяком случае, навстречу московским посольствам, которые стремились заинтересовать Западную Европу в судьбах своего государства как члена семьи народов христианской