Читать книгу - "Другой Владимир Высоцкий - Федор Ибатович Раззаков"

1979 года Высоцкий летит к жене во Францию. В ОВИРе еще не знают, что в тайных планах артиста стоит посещение с концертами США (там ему обещали хорошо заплатить), иначе они могли и не выпустить его вовсе. Но большого страха перед властями Высоцкий не испытывает, поскольку они с женой придумали ловкую отговорку, объясняющую посещение бардом Америки: Влади собиралась там лечиться, а Высоцкий был как бы при ней. Отговорка странная, поскольку ладно бы он просто жил в США, так ведь нет — собирался давать там концерты, за которыми стояла еврейская диаспора (как мы помним, в Нью-Йорке она самая многочисленная в США). Отметим, что в первоначальных планах Высоцкого было давать концерты не где-нибудь, а в синагогах, поскольку там можно было больше заработать — плата за аренду залов была меньше. Но затем, тщательно все взвесив, наш герой решил не рисковать, поскольку в таком случае «еврейский» след был бы явно налицо, что могло развязать руки недоброжелателям Высоцкого на его родине (членам «русской партии»). И он принял решение выступать в «нейтральных» колледжах (будет дано более десятка концертов).

Во время своего турне Высоцкий соглашается выступить на радиостанции «Голос Америки», которая стоит на умеренно антисоветских позициях (к сильно антисоветским относились «Свобода», «Русская служба Би-би-си» и др.). Почему бард соглашается на это выступление? Видимо, потому, что советские либералы-западники видят в позиции руководства «Голоса Америки» позитивное начало, считая, что оно направлено не на разрушение их страны, а на ее созидание. При развитом у них аутизме (грезы наяву) им мерещится, что Запад (та же Америка) спит и видит, как бы помочь СССР стать свободным и демократическим государством — то есть собственными руками вырастить себе конкурента.

Самое интересное, Высоцкий хорошо отдает себе отчет, что за это выступление его на родине по головке не погладят. Но все равно соглашается. Это лишний раз подтверждает то, что бард мало боялся реакции родных властей на этот поступок, по-прежнему уверенный в своей полной безнаказанности.

На «Голосе» Высоцкий дал небольшое интервью и спел три песни, причем в каждой в той или иной мере звучал антисоветский подтекст. Это были: «Что за дом притих…», «Песенка о слухах» и «А ну отдай мой каменный топор».

В первой, как мы помним, бард рисовал Россию как «чумной барак», где «смрад и косо висят образа», где люди «стонут» и т. д. (Напомним, что в репертуаре у Высоцкого была другая песня, противоположной направленности — «Купола», но он предпочел спеть вещь иного звучания.) В «Песенке о слухах» советский строй подавался как место, где многим заправляют слухи самого нелепого толка: «Слыхали, под землею город строят…». В «А ну отдай…» под каменным веком автор опять же подразумевал советскую действительность, где «в век каменный — и не достать камней» — намек на то, что в стране «развитого социализма» трудно купить даже самое необходимое. Итак, три песни, и вот уже перед слушателем открывалась весьма неприглядная картина «чумного барака», где балом правят нелепые слухи и трудно что-либо раздобыть. Причем это всего лишь констатация действительности без каких-либо рецептов к ее исправлению.

В Нью-Йорке Высоцкий встретился со своим родственником — бывшим советским гражданином, поэтом-песенником Павлом Леонидовым (до этого они находились в ссоре, которая тянулась с момента отъезда последнего из СССР в 1974 году). Последний затем напишет в своих мемуарах, что Высоцкий тогда открылся ему и сообщил, что собирается в 1982 году переехать жить… в Нью-Йорк. Бард сказал:

«Хочу и буду жить в Нью-Йорке. Как? Не знаю, но догадываюсь. Деньги? Деньги у нас найдутся… Ты говоришь, какая из двух моих половин хочет в Нью-Йорк, а какая боится порвать с Россией. Да обе хотят сюда, и обе хотят забредать туда. Раз в пять лет. Нет, раз в год. Приехать из Нью-Йорка на пароходе и подгадать рейсом прямо в Одессу. Мой город. Первый фильм, первые песни в кино, опять же женщины жгучие, да!.. Но эмигрировать — нет!..»

В наши дни многие высоцковеды спорят с этими воспоминаниями, посколько они вносят существенный дисбаланс в тот образ Высоцкого, который сложился у миллионов людей: патриот своей родины, даже мысли не допускавший об отъезде на Запад. Даже песню, как мы помним, написал, где декларировал: «Не волнуйтесь — я не уехал, и не надейтесь — я не уеду!» Но эта песня была датирована 1970 годом, а за это время много воды утекло. С тех пор Высоцкий успел достаточно побывать за границей и многого насмотрелся. К тому времени градус ненависти к советскому «развитому социализму» у него перевалил за критическую отметку, что и стало поводом к тому, чтобы Высоцкий начал «вострить лыжи» — всерьез задумался об отъезде. Именно об этом и свидетельствуют слова Леонидова: его именитый родственник собирался в 82-м перебраться жить в Нью-Йорк (а не в Париж, который он считал провинцией), чтобы оттуда потом изредка приезжать на родину. И, судя по всему, двоюродный брат не врал, хотя большинство высоцковедов оспаривают многие из его выводов (после выпуска мемуаров на Леонидова вообще вылили много помоев за то, что он весьма критично описал многие поступки Высоцкого; впрочем, та же участь постигнет и Марину Влади после ее мемуаров «Владимир, или Прерванный полет»).

К концу 70-х Высоцкий и в самом деле был сыт по горло как Францией, так и своим браком с Мариной Влади. Несмотря на то что для подавляющего большинства простых советских людей эта страна являлась самой желанной из всех западноевропейских стран (благодаря тому имиджу, который создавали этой стране ее фильмы, демонстрировавшиеся в СССР, и эстраде, где доминировали Мирей Матье и Джо Дассен), для Высоцкого, наоборот — Франция была уже отрезанным ломтем. Видимо, ему уже поперек горла стояла всегда присущая этой стране «левизна». Как честно признался он сам в одном из своих стихотворений конца 70-х:

Уже и в Париже неуют:

Уже и там витрины бьют,

Уже и там давно не рай,

А как везде — передний край…

Высоцкий прав: Франция середины 70-х была далеко не раем, а страной, объятой кризисом и «левыми» волнениями. Пришедший к власти в 1974 году президент Валери Жискар д'Эстен был ставленником крупного капитала и защитником прежде всего его интересов. При нем ситуация в стране менялась не в лучшую сторону. Безработица увеличилась в 5 раз (в 1974–1980 годах только в промышленности и строительстве было ликвидировано 800 тысяч рабочих мест), а по уровню инфляции Франция уступала в