Читать книгу - "Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли"

столичные музеи и институты протягивали краеведам-энтузиастам руку помощи, если это входило в конкретный общенациональный проект[1384]. Не менее подозрительно ленинградские партийные руководители относились к попыткам сельских поселений самостоятельно сохранять память о войне. В 1978 году в отчете обкома КПСС было перечислено 22 памятных объекта, в том числе военных мемориала, незаконно сооруженных администрациями колхозов и небольших городов за два предшествовавших года. Так, в поселке Рахья Всеволожского района была установлена стела в честь местных жителей, погибших в Великой Отечественной войне. Эстетика оставляла желать лучшего: «Архитектурное оформление и памятные надписи выполнены неудовлетворительно». Более серьезное нарушение произошло в Выборгском районе. Бюст Герою Советского Союза П. В. Кондратьеву был установлен по заказу местного совета, хотя такие бюсты должны были ставиться «только по решению Президиума Верховного Совета СССР, и притом дважды Героям Советского Союза на их родине»[1385].

Подобное «управление памятью» отражало высокомерное отношение к селам и маленьким городам, что было характерно для советской элиты по всей стране[1386]. Но у Ленинградской области были свои исторические особенности. Учитывая, что немалая часть ее территории была захвачена у Финляндии во время Зимней войны 1939–1940 годов, необходимо было подчеркивать «русский характер» этих земель. Интенсивное переселение в послевоенные годы обеспечило бывшие финские районы русским населением, а некоторые населенные пункты были переименованы (например, Терийоки переименовали в Зеленогорск). Новые сельские жители имели между собой мало общего, так как приезжали сюда из отдаленных деревень с разных концов страны – от русского Севера до Мордовии[1387]. Первые поколения вновь прибывших осознавали, что живут на чужой земле: люди до сих пор помнят, как в детстве исследовали аккуратные, добротно построенные заброшенные финские фермы[1388]. В восточной части Ленинградской области проживали также многочисленные общины финно-угорских этнических групп, таких как вепсы, но их присутствие в послевоенные годы в значительной степени игнорировалось[1389].

Русское наследие Ленинградской области важно было подчеркнуть и потому, что большие ее территории, в отличие от самого города, были во время войны оккупированы немецкими войсками и подвергались пропаганде, нацеленной на то, чтобы вызвать недовольство советскими порядками[1390]. 1960-е и 1970-е были также периодом, когда села и маленькие города стали предметом радикальной модернизации: возводились бетонные высотки, дороги асфальтировались, появлялись «центры досуга» и другие удобства позднесоветского периода[1391]. «Традиции» чтили, но и ставили под вопрос.

Примером сложной идентичности, сформировавшейся в результате модернизации, стал город Тихвин, где в Успенском монастыре, куда стекались паломники со всей страны, хранилась одна из самых известных икон России. Икона Тихвинской Божией Матери исчезла во время непродолжительной немецкой оккупации. В позднесоветский период для богослужений была открыта только одна из монастырских церквей – так называемое «Крылечко» (построенное Н. Л. Бенуа в 1861–1863 годах, чтобы защитить настенную роспись, которая пользовалась большим почитанием у местных жителей). Тем не менее до середины 1960-х город во многом оставался почти таким же, каким был до 1917 года. Насчитывавший к концу XIX века более 1000 домов и 6630 жителей, Тихвин по дореволюционным стандартам был настолько же большим и процветающим, насколько по советским меркам стал считаться маленьким и захолустным (около 16 000 жителей)[1392]. Во время войны основные памятники архитектуры в городе были повреждены, но оккупация была недолгой, и в послевоенные годы здесь выросли новые дома в традиционном стиле. Уцелела большая часть красивых двухэтажных купеческих построек. Между приходским священником и его паствой случались размолвки (в 1965 году прихожане жаловались, что священник «на глазах у всех схватил и перевесил на левую сторону» икону, расположение которой в алтаре считалось спорным), как будто окружающей советской действительности и не было[1393].

Однако с середины 1960-х Тихвин стал превращаться в промышленный город. С появлением здесь филиала Кировского тракторного завода население за несколько лет увеличилось втрое (в 1975 году оно превышало 48 000 человек)[1394]. Почти половину населения составляли комсомольцы, приехавшие вместе с заводом. «Город – это завод, а завод – это город», – говорилось в фоторепортаже 1980 года[1395]. В то время как старые памятники свидетельствовали о влиянии Новгорода, новые прославляли Ленинград: важный комплекс военных мемориалов посвящен памяти тех, кто был эвакуирован из города и погиб под Тихвином. Собственных боевых почестей городу пришлось ждать дольше: лишь в 1974 году Тихвин был награжден орденом Великой Отечественной войны I степени[1396].

Для некоторых населенных пунктов Ленинградской области фраза: «Город – это завод» – имела буквальный смысл. В Колпине, расположенном на юго-восточных рубежах Петербурга, главную роль играли основанные в 1722 году Ижорские заводы – одно из крупнейших машиностроительных предприятий России. По характеру этот населенный пункт был чем-то средним между провинциальным городком и отдаленным пригородом; обладая собственной исторической застройкой и самобытной атмосферой, в плане хозяйственного обеспечения он полностью зависел от города вплоть до XXI века[1397]. Бокситогорск (основанный в 1929 году как горно-обогатительный поселок) являл собой продукт индустриального развития другой эпохи. Получив статус города в 1950 году, он исторически принадлежал к категории городских поселений и обладал рядом отличительных черт.

Хотя многие «поселения» были моногородами, они являлись не только продуктами индустриализации, но и результатами сельскохозяйственных реформ эпохи Хрущева и Брежнева, когда людей переселяли из «бесперспективных деревень» в областные центры[1398]. Однако то, что российские географы назвали рурбанизацией – внедрение городских ценностей в сельской местности [Нефедова 2001: 383], – не было подкреплено улучшением инфраструктуры. Отсутствовали элементарные санитарные условия, случались перебои с электричеством. Из-за этого люди все сильнее стремились перебираться с окраин региона в центр – процесс, ускорившийся (как и в Европе в то время) в силу модернизации деревень, по мере того как телевидение и промышленная продукция демонстировали, что на самом деле может предложить человеку большой мир.

Летние гости

Приобрести сезонное жилье за городом было намного проще, чем переехать в город, и со временем этот процесс только упростился. В 1940-е и 1950-е возможность иметь постоянный загородный дом была особой привилегией, предоставляемой исключительно высокопоставленным лицам. Курорты Финского залива, такие как Зеленогорск (Терийооки), Репино (Куоккала) и Комарове (Келломяки), были анклавами казенных (государственных) дач, предоставлявшихся по указанию сверху партийным и городским чиновникам, членам Академии наук и «творческих союзов» (Союза писателей, архитекторов и т. д.) и другим важным для местной иерархии фигурам. Люди поскромнее могли арендовать домик у кого-то из городских шишек, а чаще у местного жителя, желавшего немного заработать летом (см. [Ловелл 2008])[1399].

Ситуация изменилась в 1960-1970-е, когда началось масштабное движение по созданию