Читать книгу - "Петербург. Тени прошлого - Катриона Келли"

и в остальном жить стало гораздо вольготнее, чем раньше. Заведения стали работать дольше и часто обещали работать «с полудня до последнего посетителя» (многие не закрывались как минимум до полуночи). В большинстве кафе и баров в центре города женщины могли заказывать выпивку, не боясь вызвать неодобрение официантов или других посетителей[1298]. В «туристическом Петербурге» цены были довольно высокими, но можно было зайти в какую-нибудь пекарню или, например, в трапезную Александро-Невской лавры и поесть там за смешные деньги[1299]. Никто не заставлял посетителя делать все новые заказы: петербургские заведения в этом смысле следовали скорее венской, нежели парижской или лондонской традиции[1300]. Летом любители прогулок, которым в прошлом приходилось с верблюжьей выносливостью терпеть голод, жажду и усталость, могли передохнуть в уличном кафе или у киоска в парке[1301]. «Жить стало лучше, жить стало веселее», – замечал музыкант Евгений Драпкин, пародируя знаменитое заявление Сталина 1935 года. И добавлял: «Но чего-то не хватает»[1302].

«Отличный внешний вид»

«Не хватало» кафе как средоточия «клубной» жизни. Список мест, куда стоило пойти, лишился общепризнанных лидеров. У многих появились свои любимые кафе. Кафе в Доме книги с великолепным видом на Невский было слишком дорогим для большинства местных жителей: за пару чашек кофе здесь приходилось отдать столько же, сколько стоили бы два обеда из трех блюд с напитком в практически любом месте со средним ценником[1303]. Более «демократичным» (то есть доступным) было кафе в другом книжном магазине – центральном филиале сети «Буквоед» рядом с площадью Восстания[1304]. Однако особенно популярными часто становились более отдаленные заведения – «кафешки» где-нибудь в двух шагах от работы, где можно было удобно и быстро перекусить или отметить праздник[1305].

Соотношение между временем, которое тратилось на еду вне дома, и остальными делами тоже изменилось. Некоторые люди стали ходить в кафе чаще, чем раньше[1306]. Но сами кафе превратились во второстепенную составляющую повседневной жизни: сюда приходили из дома, а дом перестал быть местом, куда шли после закрытия кафе[1307]. Если в 1960-1970-е центры интеллектуальной жизни в кафе возникали спонтанно, попытки возродить эту традицию теперь стали осознанными: так, в 2004 году при спонсорской поддержке Британского совета в кафе «Cafemax» попробовали создать «научное кафе» [Куликова 2004]. Прежде у людей было больше времени сидеть в кафе и меньше вариантов, куда пойти и чем заняться. Теперь же время досуга сократилось: ведь многим приходилось трудиться на нескольких работах – «зависнуть» надолго уже не удавалось [1308].

Кроме того, у похода в кафе появилось множество конкурирующих альтернатив. Сформировалась полноценная культура «времяпрепровождения вне дома», особенно среди молодых людей. Клубная жизнь Петербурга была не так развита, как в ряде других европейских городов, но мест было достаточно: от демократичных (вроде «Fish fabrique») до снобистских («Абсент» с входом только для членов клуба, по 40–60 долларов и больше с человека), от специализированных («Центральная станция» с мускулистыми мальчиками и конкурсами дрэг-квин) до разухабистых типа «Мани-Хани» для страстных поклонников эстетики Дикого Запада и бара «Пурга», «где каждую ночь Новый год»[1309]. В 2000-е уже работал и ряд нарочито неказистых заведений – таких, как бар «Дача» на Думской улице, с обшарпанным, но уютным интерьером, или соседний с ним бара «Фидель». В оба бара ходили, чтобы хорошо провести время, а не для того, чтобы покрасоваться[1310].

Но и желание покрасоваться было свойственно многим. В 1998 году, согласно опросу, выпускники местных школ считали «отличный внешний вид» второй по значимости вещью в жизни после «хорошего здоровья»[1311]. Эта оценка сохранялась и в последующие десятилетия. У людей среднего возраста было не только меньше времени, но и меньше свободных средств: им приходилось оплачивать жилье и коммунальные услуги, в то время как подростки и молодежь постарше тратили деньги на новую одежду, мобильные телефоны и МРЗ-плееры, а то и на автомобили, покупаемые в кредит. Молодое поколение было теперь готово тратить на развлечения столько, сколько позволяли им ресурсы. Ночная жизнь легла в основу новой популярной культуры. Группа «Сегодняночью» играла на этом не только с помощью названия, но и отдавая своими хрипловатыми голосами дань полуночной трансгрессивной культуре. В клипе «Между роскошью и тоской» (2008) молодая женщина извивается между музыкантами под бесстрастными взглядами мужчин и женщин – полицейских[1312].

Гедонизм постсоветских поколений служил предметом ожесточенных споров – ив прессе, и просто в разговорах[1313]. По данным 2005 года, 40 % населения в возрасте от 14 до 20 лет пробовало наркотики, тогда как общая цифра по России составляла 20 %; конечно, те, кто вступил в поздний подростковый возраст в конце 1980-х и позже, относились к нюханью клея так же спокойно, как к выпивке[1314]. Изменилось и отношение к сексу: к концу 1990-х «все хотели как можно скорее избавиться от девственности»[1315]. Долгие прогулки по городу перестали быть стандартным способом ухаживания, как во времена И. Бродского, когда, по его воспоминаниям, «если бы с нас брали по одометру, это встало бы в астрономическую сумму» [Бродский 1987: 27].

Правда, люди по-прежнему прогуливались с целью «себя показать» – особенно по Невскому. Как и в других постсоветских городах и весях, многие молодые женщины стремились приобрести «гламурный вид»[1316]. В советские времена женщина не просто могла сходить в парикмахерскую и салон красоты – от нее этого ожидали. «У нас же женщина не выходит с мусором ненакрашенной», – вспоминает одна дама, косметолог по профессии[1317]. Теперь же глянцевые журналы поместили этот обычай в глобальный контекст и вдобавок принялись пропагандировать культуру тела, ориентированную на секс, – в прежние времена это показалось бы попросту неприличным. Прежние представления о «здоровой жизни» сменились сидением на диетах, походами в спортклубы типа «Планеты Фитнес» и студии загара. Из-за высоких таможенных пошлин цены на импортную одежду и косметику резко повысились, и те, кто заботился о своем внешнем виде, хотели получить за свои деньги ощутимый результат[1318]. Понятие «гламурности» также включало отказ от физического труда – не только профессионального, но и от ежедневного таскания сумок с продуктами и мытья полов, бывших уделом советских женщин. Заоблачно высокие каблуки делали очевидной разницу между променадом и обычной «ходьбой» (у мужчин такой обувью для вальяжных прогулок были ботинки из тонкой кожи с преувеличенно заостренным носом или подчеркнуто неутилитарные кроссовки).

Профессионалы, однако, настаивали на том, что петербургский стиль по сравнению с московским оставался сдержанным: люди