Читать книгу - "Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских. - Теофил Лапинский"

Я описал народному совету мое положение, рассказал, что мне все изменило и что, по всей вероятности, я не могу рассчитывать на серьезную поддержку. Я сказал, наконец, что вынужден оставить их страну, но напрягу все мои слабые силы для того, чтобы навербовать им в Европе друзей и вызвать симпатию к их правому делу, и что милостивый бог, вероятно, позволит мне вернуться к ним с более сильной помощью, чем это было до сих пор. До этого я заклинал их не допустить никаких сношений с русскими, потому что обещания и красивые слова московитов опаснее для независимости, чем их полчища.

Мое решение покинуть страну вызвало всеобщий крик, я вынужден был услышать горячие упреки, за которые, конечно, не мог обидеться на бедный народ, возлагавший на нас так много надежд. Абазы ничего не хотели слышать о нашем отъезде, многие грозили прогнать ружейными выстрелами все турецкие сандалы, чтобы мы не могли отплыть. Четыре дня продолжался этот бурный совет. Чтобы немного успокоить абазов, я предложил им, что сначала уеду в Константинополь один; если найду хоть малейшую поддержку, то вернусь назад или тотчас же напишу письмо; если же не встречу помощи и в течение 40 дней не будет получено от меня письма, то польский отряд должен сесть на корабль и отправиться в Константинополь. Я вынужден был пустить в ход все способы убеждения и все обещания на будущее, чтобы успокоить храбрых шапсугов. Прежде всего я напомнил им карар, который мы заключили в отношении беглых русских солдат, и они торжественно обещали мне остаться верными своим обязательствам [105].

После того как сделал необходимые распоряжения по моему отряду, я отправился 20 ноября в Абадзехию, чтобы еще раз повидаться с наибом. Но казалось, что он намеренно меня избегает, потому что переговоры с русскими были уже в полном разгаре. Он выслал ко мне только своего брата, с которым я 28 ноября имел беседу в Ципсисе. Оттуда я поехал в Туапсе, где собралось большое число тамад из Шапсугии. Среди тысяч горячих пожеланий обоюдного благоденствия и среди тысяч обещаний я распрощался с прекрасным народом, в рядах которого я, первый европеец, в течение почти трех лет переносил неописуемые тяготы, но также провел и много приятнейших часов моей жизни.

Я выехал в сопровождении пяти моих солдат на баркасе, которым управляли три лазских матроса, 5 декабря в 3 часа пополудни. Ветер был благоприятный, и мы высадились между 7 и 8 часами утра в Трапезунде. Самое неприятное было то, что здесь мы должны были еще выдержать десятидневный карантин. 18-го выехали мы на французском пароходе и приехали, перенеся один из страшнейших штормов, 21-го в Константинопольскую гавань.

Я скоро убедился, что ни с чьей стороны не могу рассчитывать на серьезную поддержку, и дал одному как раз в это время уезжавшему абазу письмо, чтобы ускорить возвращение моего отряда. Турецкие сановники, перед моим отъездом на Кавказ обещавшие мне такие прекрасные вещи, теперь прятались от меня; но Измаил-паша, главный виновник, был наконец наказан божьим судом [106].

К концу января приехал весь мой отряд из Абазии. Турецкое правительство было так озабочено тем, чтобы не причинить Измаилу слишком большие расходы, что взяло на себя содержание солдат в течение месяца и разрешило выплатить из имущества Измаила каждому приблизительно восемь талеров.

Я встретил в Константинополе лейтенанта Штоха. Но лейтенант Арановский уехал в Абазию с несколькими письмами ко мне, в дороге, однако, заболел и прибыл в Туапсе уже тогда, когда последний польский солдат был готов покинуть страну. Так как у него было много друзей среди абазов, то он остался там еще на несколько месяцев и только в сентябре 1860 года возвратился в Константинополь.

Вскоре после моего отъезда Мохамед-Эмин с большим числом старшин из Абадзехии прибыл в русский лагерь у Шавготчи и был принят русскими с военными почестями. В сопровождении 24 старшин он сначала отправился в Тифлис, где объявил русскому генерал-губернатору о своем подчинении. По возвращении его в Абадзехию была создана депутация во главе с наибом, которая отправилась в С.-Петербург и там принесла присягу на верность царю. Более счастливый, чем его шеф, наиб мог вступить в столицу России свободным и в сопровождении своего рода вооруженного штата придворных и был там принят как подчинившийся владетельный князь. Тех из моих читателей, которых интересует этот эпизод, я приглашаю взять в руки русские газеты того времени и их отголоски в Европе, где можно прочесть очень обстоятельные статьи о приеме, оказанном Мохамед-Эмину и его депутации, и о полном подчинении Черкесии. Хорошо зная страну и народ, я мог только улыбаться по поводу этих иллюзий, которые, быть может, разделял и сам царь.

В трактате, заключенном абадзехами и натухайцами с русским правительством, адыги выговорили себе условия, что, кроме ранее возведенных крепостей, русские не будут строить новых, что, кроме районов, занятых крепостями, русские ни в единственном, ни во множественном числе не будут показываться в стране и что от них не будут требовать ни рекрутов, ни податей.

Русские удовлетворились этим показным подчинением, но это было нужно русскому правительству отчасти для того, чтобы представить перед лицом Европы кавказский вопрос решенным, но еще больше для того, чтобы свободнее обратить войска, бывшие в Дагестане, Натухае и Абадзехии, против непокорных шапсугов, после покорения которых действительное овладение Абадзехией не представляло уже серьезных трудностей.

Весной 1860 года три неприятельских корпуса, каждый силою до 15 000 человек, двинулись на равнины Шапсугии. Первый из этих корпусов выступил из Адагума на реку Абин, второй перешел Кубань близ устья реки Иль и продвинулся вдоль по этой реке на двухчасовое расстояние, третий переправился за Кубань выше впадения реки Шепш и продвинулся приблизительно на один час вперед. На Абине, Иле и Шепше русские разбили укрепленные лагеря, и в то время как одна часть войск была занята возведением крепостей, другая часть пыталась проложить по равнине дороги, связывающие между собой три лагеря.

Война, перенесенная на шапсугские равнины, вызвала яростное сопротивление жителей. Воины из Антхыра и на этот раз, как и в незапамятные времена, были впереди всех. Алиби Хантоху, поддержанный такими храбрейшими воинами Шапсугии, как Гактос, Хаджи Брам, Ибрагим Нетхо, Арслан-Бек, Гако, Шеретли и другие, все лето беспрерывно беспокоил неприятеля и сделал невозможным сообщение между тремя русскими лагерями. ХаджиИзмаил-паша, после смерти князя Сефера снова заботясь о положении страны, делал со своей стороны все возможное для того, чтобы ободрить абазов к