Читать книгу - "Я дрался в 41-м - Артем Владимирович Драбкин"

был выпущен из автошколы в звании младшего лейтенанта и направлен в 8-й полк 4-й танковой дивизии, который дислоцировался в Белостоке, где я был назначен командиром транспортного взвода в роту подвоза боеприпасов.

У нас в полку было два типа танков: БТ-7 — скоростной танк, у него скорость доходила до 80 км, но он был на бензине и чуть что — горел, а перед самой войной к нам поступили КВ-1 с 75-мм пушкой и КВ-2 с 105-мм пушкой, но эти танки себя не оправдали, они тяжелые.

Утром 22 июня начали бомбить вокзал, а вот нашу часть не бомбили. Надо сказать, что уже ночью на 22 июня семьи военнослужащих стали вывозить на вокзал, и вот они попали под бомбежку.

Вечером мы получили приказ отступать и отошли в направлении Волковыска. Остановились в лесу, а ночью нас опять бомбили. Часть куда-то ушла, а меня послали в Белосток за боеприпасами, но в Белосток меня уже не пропустили, и вот я с одной машиной догонял свою часть, догнал, присоединился к своим, к командиру стрелкового батальона, и начальнику связи полка, и командиру полка. Вот мы ночью бродили под Волковыском, надо было пройти эту речушку. Заблудились, это нас немцы, переодетые в красноармейскую форму, возили, документы-то мы не проверяли, это потом уже, когда научились воевать, через 3 года.

В районе Барановичей мы попали в окружение, но к вечеру 26–27 июня мы смогли выйти из окружения на какой-то небольшой аэродром. Там мы встретили командира полка, еще двух командиров батальона и несколько танкистов, и оттуда нас направили в штаб фронта, в Могилевскую область, а из Могилевской области — в 12-й танковый полк, который стоял под Смоленском. Мы прибыли — я, командир роты, несколько танкистов — а там и танков нет! Полк только формировался — два батальона стояло без танков, а один батальон участвовал в боях за Смоленск. И вот что странно: по полку было строго приказано — не стрелять.

Там проходило шоссе, и вот начальник связи мне и говорит — давай возьмем броневичок, проверим, как он. Ну мы на шоссе вышли и пошли по самолетам стрелять. Узнал заместитель командира полка, чуть не расстрелял нас, вы шпионы, кричал!

В ночь на 21 июля мне дали солдат, станковый пулемет, и мы пошли ночью в наступление! По ржи. а по ржи ползешь, она осыпается — и немец все видит. Мы только к утру вышли из этой ржи, часа в 4, по нам шквальный огонь, и там меня ранило осколком мины в ногу.

Интервью и лит. обработка — А. Пекарш

Книжник Андреи Иванович

19-го числа мы вышли на штабные занятия, вся наша 6-я стрелковая дивизия. Пробыли там 19-го, 20-го, 21-го мы вернулись со штабных занятий в расположение своего 333-го полка. Когда вернулись в казарму, нас сразу позвали ужинать. После ужина часть взвода пошла смотреть кинофильм, а часть — отдыхать.

Мы легли спать и не знали, что случится утром. А утром началась сильнейшая бомбардировка Брестской крепости, уму непостижимо было смотреть, что делается с нашими воинами!.. Крик и стоны наших бойцов, некоторых через окна выбросило на улицу. Это было очень-очень тяжелое положение. Наш взвод, как и любое подразделение нашего полка, имел свое место в обороне, но из-за внезапности нападения мы не смогли его занять. Добежали до Трехарочных ворот, потом повернули налево через Муховец, а Муховец уже был занят противником, и мы попали под перекрестный огонь. В это время взвод наш залег и по-пластунски вернулся назад, в свою часть.

По возвращении нашего взвода в полк мы заняли оборону на неразбомбленных этажах казармы, а немцы начали прорываться в крепость.

К 22 июня в крепости остались только мелкие подразделения: рота связи, другие подразделения, музыкальный взвод. Крупные части не смогли к нам прорваться, и мы не смогли прорваться к ним. Видя такое положение, несколько раз пытались прорваться через Буг, но все-таки наши смелые бойцы отстаивали границу. А около 12 часов появились немецкие танки. Перешли через Мухавец, прошли через Трехарочные ворота и направо, прямо движутся на наш 333-й стрелковый полк. В это время Господь дал нашей артиллерии остаться в живых. Не тронуто, не тронуто! Тут казармы разбиты, а там полковые 76-мм пушки остались. Пушки и «сорокапятки» тоже стоят. Наши артиллеристы… Фамилии. Боже ты мой, там не до фамилий было. Выскакивают из амбразур здания 333-го полка и прямо к этим пушкам. Пушки оказываются целые. Наши артиллеристы развернули и прямой наводкой в танк немецкий. Танк сразу остановился, а за ним, видно, другой шел. Увидев такое положение — они назад. Танковая атака была отбита.

Напротив казармы нашего полка была казарма 9-й заставы Кижеватова. Там были еще семьи этих пограничников. Куда им деваться? Эти семьи с детьми на руках в пошли в наше подземелье, которое еще осталось целым.

В первый день войны атака шла за атакой. Мы старались связаться с нашими частями, но никак не могли, потому что наша радиостанция работала только на 5 км. Когда наш радиопередатчик передал: «Я крепость! Я — крепость! Веду бой», то сразу показалось, как будто бы мы со своими, но нет, ничего не получилось.

Немцы предлагали нам сдаться, ибо вся крепость будет с землей смешана. Кижеватов — никакого плена, никто не уйдет. Но где-то на второй или третий день он сказал: «Женщины, выходите, потому что нам нужно воевать». Женщины взяли простыни и вышли к немцам. Где-то через полчаса приходит одна девочка, 12–13 лет. Говорит Кижеватову: «Немцы сказали, чтобы вы сейчас сдались в плен, если не сдадитесь — вся крепость будет смешана с землей». Потом еще бои за боями.

Нашими 333-м и 84-м полками командовал комиссар Фомин. Мы сначала пытались прорваться и соединиться со своими, но после того, как это не удалось, продолжали держать оборону. Но драться было уже нечем. Не было боеприпасов, питания. Нас спасал только сахар, который мы нашли на складе продснабжения. Сахар был в грудках, рафинад, мы его в карманы набивали. Воду доставали из Буга, и в казарме 333-го полка была вода, которой здание отапливалось. Ночью бой затихал, но в ночное время наши войска охраняли амбразуры, чтобы немец не просочился и не забросал гранатами наши помещения. Кроме того, ночью убирали раненых. Наша санчасть пыталась им помочь, но раненых сколько было — Бог ты мой! Даже не