Читать книгу - "Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков"

через 24 часа покинул пределы не только Ялты, но и ее уезда. Если Распутин и бывал впоследствии изредка в Ялте по несколько дней, то только благодаря своему поклоннику, исправнику Гвоздевичу, обставлявшему его приезд строжайшей тайной от моего отчима. Их величества об этом знали, и государь даже осведомился об этом у него самого и получил ответ, что Думбадзе не считает возможным допустить Распутина в Ялту по своим личным соображениям охраны, а также и просто потому, что он его не любит. Несмотря на это, их величества продолжали любить моего отчима, и он с их стороны, к зависти свиты и негодованию некоторых придворных поклонников Распутина, пользовался всегда их неизменным расположением. Не терпели только их величества тех людей, которые занимались грязными доносами на Распутина, зачастую весьма слабо мотивированными. Они чувствовали, что травля Распутина касается их самих, и верили, что чистый человек грязью запачкан быть не может.

Вначале мой отчим не допускал в Ялту и Моргенштерна, петербургского графолога, имевшего доступ во дворец, из-за его еврейского происхождения. Но за него по телефону энергично вступился министр двора, и мой отчим должен был сменить гнев на милость и разрешить ему месячное пребывание в Ялте и даже принял его у себя.

Моргенштерн оказался очень интересным человеком, великолепно определявшим характер по почеркам. Я был лично знаком с ним и помню следующий случай. Как-то приехал он к нам во время пятичасового чая, застав у нас гостившего брата И.А., Николая Антоновича Думбадзе. Он собирался куда-то ехать, но с приходом Моргенштерна задержался еще на балконе, где мы все сидели. Завязался оживленный разговор на тему о графологии, гипнозе и отгадывании чужих мыслей. Моргенштерн предложил собравшимся сделать опыт, а именно в его отсутствие что-нибудь сделать. Я помню, что вышел с ним из дома на плац, и когда нас позвали и мы вернулись, не успел он войти на балкон, как сказал:

– Дорогие братья поменялись фуражками.

Все ахнули. Как мог Моргенштерн угадать, мне это и по сей день непонятно, так как фуражки были у братьев совершенно одинаковыми и размер головы один и тот же.

Никакой роли при дворе Моргенштерн не играл. Их величества интересовались им только потому, что им были собраны тысячи автографов всех известных коронованных и некоронованных лиц того времени, причем он о своих исследованиях издал прекрасную книгу, научно обоснованную и снабженную факсимиле, которую и подарил на память моему отчиму.

Одной из драм в жизни государя было навязанное ему традицией, освященное веками, унаследованное им самодержавие, охранять основы которого он клятвенно обещал в день священного коронования. Совершенно не будучи по натуре самодержавным монархом, в силу данной клятвы государь всю свою жизнь пытался охранять врученные ему Господом права, не считал возможным дать России полную конституцию, видя в этом акте нарушение торжественно данного на кресте и Евангелии слова.

17 января 1895 года, то есть через несколько месяцев после вступления на престол, государь в краткой речи к собравшимся в Зимнем дворце представителям дворянства, земств и городов изложил основы своего будущего правления. Он сказал:

– Я рад видеть представителей всех сословий, съехавшихся для заявления верноподданнических чувств, искони присущих каждому русскому. Но мне известно, что в последнее время раздавались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии земства в делах внутреннего управления государством. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель!

Не думал тогда молодой государь, искренно делясь своими мыслями с, казалось бы, верными и лучшими своими подданными, что те с пеной у рта разнесут по всей России молву, что государь обещал в корне задушить всякое проявление прогрессивного характера, вступив на путь черной реакции…

Либеральное общество заволновалось, интеллигенция, мнившая себя почему-то государственно-образованной, вознегодовала, и травля против молодого царя как поборника «лютого самодержавия» началась и уже больше никогда не прекращалась.

Бессмысленные мечтатели не простили государю его слов и через двадцать два года воплотили свои мечтания в жизнь. Теперь же результаты этих осуществившихся мечтаний ясно показывают, чья политика была лучше: осмысленного ли «лютого» самодержца или «бессмысленных» псевдопатриотов в лице представителей земства, городов и части дворянства.

Прав был французский социалист Альберт Тома, приехавший в Россию после революции 1917 года, чтобы воочию убедиться «в красоте и величии», а главное, «в пользе для русского народа случившегося переворота», когда, осмотревшись и уезжая, сказал:

– Великим человеком был ваш бывший царь!

И когда его спросили: «Почему?» – он ответил:

– Удивительно, как он такой сволочью (канальями) мог управлять двадцать два года!

Намекал на ту безмозглую массу, которая в лице Совета солдатских и рабочих депутатов пыталась, вопреки здравому смыслу, забрать управление величайшим государством в мире в свои руки…

Удивительно лестная для нас рекомендация! Наши «товарищи» могут торжествовать.

Кем по отношению к России считал себя государь, ярко показывает следующий факт. Во время всеобщей переписи в январе 1897 года государь потребовал опросный лист и лично заполнил его.

На вопрос: «Чем занимаетесь?» – государь ответил: «Хозяин земли Русской», а на вопрос: «Какого сословия?» – «Первый дворянин».

Из-за того, что государь пытался охранять основы самодержавия, совершенно не следует, что он не считался с необходимостью для России конституционных реформ.

Государь не считал для себя возможным дать России конституцию, как я уже писал, в силу присяги на верность самодержавию и под влиянием революционного насилия и подчинился таковому требованию в памятные дни марта 1917 года лишь потому, что Россия изнемогала в борьбе с внешним врагом. Он всеми силами старался предотвратить междоусобную борьбу, в которой справедливо видел крушение не только империи, но и всей России. Ю.А. Ден, жена офицера Гвардейского экипажа, командира крейсера «Варяг», капитана 1-го ранга К.Е. Дена, одна из наиболее близких друзей государыни, передавала мне, что лично слышала из уст государя еще до революции, как он в кругу своей семьи развивал свои предположения на будущее время. Он говорил, что двадцатилетнее царствование и глубокие переживания за время войны настолько утомили его, что единственным его желанием является довести Россию до победоносного окончания войны и почетного славного мира, после чего он предполагал удовлетворить насущные народные нужды путем земельного вознаграждения всех участников войны, начиная с инвалидов и георгиевских кавалеров, провести в жизнь земельную реформу Столыпина (переход от общинного землевладения на отрубные хозяйства), создать особую комиссию по разработке широкой конституции, принимая во внимание все особенности русского уклада и быта, и в день совершеннолетия наследника