Читать книгу - "Том 1. Отец - Николай Петрович Храпов"

ему глаза, лишив его образования, и, выколов глаза, заставили крутить для вас жернова! — продолжая, говорил Яков Григорьевич. — И вы не заметили, как и откуда выросли волосы у Самсона, то есть выросла скрытая сила в народе. И он теперь рвется, подошел уже к устоям, на которых зиждется наша империя. А вы, господа, пируете с женами и детьми вашими, тогда как вверенный вам Богом народ от нищеты, эпидемий и голода изнывает, забытый вами в селах и городах, во фронтовых окопах и во вражеском плену. Выхода нет, господа! Империя обречена Богом на крушение, и в этом Бог определил вам возмездие! — закончил Яков Григорьевич. Буря рукоплесканий сопроводила его на место.

— На этом заседание было окончено, — с торжественным видом закончил рассказчик.

Все пленные настолько были захвачены услышанным, что, кажется, каждый в это время был в зале заседания Государственной Думы, а не в концлагере. С глубоким вздохом расходясь, многие повторяли:

— Да, это истинная правда!

С тех пор Петр решил, по возможности, не проходить мимо таких бесед. «Все ума-разума наберешься», — заключил он, выходя из барака. Так протекала жизнь военнопленных, без каких-либо изменений, но и в ней Петр научился понемногу находить ценного человека, полезный разговор. Все глубже он понимал, что до сих пор жизнь он проводил бессмысленно и бесцельно.

В конце 1917 года до пленных донеслись слухи, что в России произошел переворот, что вместо царя-батюшки пришли комиссары и вообще перевернулось все «вверх дном». А что такое «вверх дном» — никто не знал. Петр подолгу просиживал в кружках спорящих и слушал про новые порядки. Наконец присоединился к одному из них и даже стал читать книжки про революцию, про свободу и призывы к окончанию войны. Душа рвалась к какой-то новой правде, но вот беда — грамоты не хватало разобраться во всем этом. Всего одну зиму бегал Петр в детстве в школу в соседнее село и научился с трудом читать по складам. За три с половиной года он получил всего три письма от Луши и посылку с сухарями, варежками и домотканой холщовой парой белья, да расшитое Лушиной рукой полотенце, потом и это все оборвалось.

Однажды весь кружок, в который входил Петр, был схвачен по подозрению в бунте. Всех отвели в другой маленький лагерь и разместили в сыром подвальном помещении. Условия были ужасные, и Петр спасся от смерти только тем, что пристроился к сапожным мастерам подмастерьем. Там за некоторое время он научился сапожному мастерству и даже подрабатывал побочно на кусок хлеба. Однако убийственная сырость и напряженный труд надломили здоровье Петра: он стал сильно кашлять и иногда даже с кровью. Но по Божьей милости приезжие начальники как-то беседовали со всеми подвальными и многих, в том числе и Петра, определили неопасными и возвратили в старый лагерь.

Новое мастерство улучшило положение Петра. Теперь он не был вынужден ходить «на шпацир», но непреодолимая тяга к жизни не давала ему покоя.

В один из зимних вечеров, под рождество Христово, накануне нового 1919 года, проходя по баракам в поисках чего-нибудь нового, Петр наткнулся на большую группу пленных и из середины ее услышал проникновенный голос:

— Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни.

Петр остановился как вкопанный, словно молнией пронзили его эти слова. Осторожно пробираясь среди собравшихся, он протиснулся вперед, чтобы увидеть говорящего.

— Так говорит Христос! — продолжал прежний голос, как бы в ответ на внутренний вопрос Петра.

На столе, освещенном двумя свечами, Петр увидел книгу. Какой-то незнакомый человек читал из нее и пояснял слушающим. Видом говорящий был очень прост, со спокойным выражением лица, но слова его казались совершенно необыкновенными. Ничего подобного Петру до этого не приходилось слышать. Мягкий взгляд незнакомца как будто проникал в душу и наделял слушающих неизъяснимой теплотой. Петр не успевал улавливать и обдумывать смысл этих новых для него жизненно важных слов. К его глубокому сожалению, незнакомец вскоре закончил свою речь словами:

— Итак, дорогие мои, кто не хочет ходить во тьме, кто хочет иметь свет жизни — всех Иисус приглашает следовать за Ним. Кто сегодня хочет сделать первый шаг следования за Иисусом Христом, покаяться и отдать сердце Иисусу, прошу преклонить колени и молиться. Аминь.

— Господи! Я как та позорная женщина, всю жизнь блуждал во тьме, а теперь встретился с Тобою, как с ярким светом, озарившим тьму моей жизни. Не осуди меня, как не осудил ее, прости меня, великого грешника, как простил ее, — с воплем и слезами упав на колени, молился рядом с Петром пожилой военнопленный.

С таким же сокрушением, но очень коротко молился кто-то сзади него. Для Петра это было так необыкновенно. Он почувствовал, как шапка на голове невольно стала подниматься, и только тут заметил, что окружающие стоят с непокрытыми головами, Петр сорвал шапку и сунул ее за пазуху. После всех помолился сам Степан, так звали проповедника, и по-братски обнял молившихся с ним людей. Затем объявил, что следующая беседа будет через день в это же время и быстро исчез в расходившейся толпе.

Петр долго еще стоял с непокрытой головой, как парализованный, и не мог прийти в себя после всего услышанного. За всю свою скитальческую, бесшабашную жизнь он много встречал неожиданностей, но то, что увидел и услышал сегодня, было для него совершенно новым, необычным.

Так с непокрытой головой, Петр тихо побрел к своему бараку, не раздеваясь, сел на койку. Образ Степана с его глубоким, проникновенным взглядом и таким же голосом не исчезал из его воображения. «Кого же он так близко напоминает мне?» — подумал Петр и тут же вспомнил Якова Григорьевича, обличавшего своих господ в Государственной Думе. Потом все куда-то исчезло и вместо них появился Николай Угодник, грозный, с поднятой рукой. Во мгновение перед ним предстала картина: избиение Луши… запекшаяся полоска крови у нее под носом, порог калитки в июньскую ночь и… видение сияния…

— Вот оно что! — вскрикнул Петр. — Свет! Свет! Свет!.. «Я свет миру; кто последует за Мною, тот не будет ходить во тьме, но будет иметь свет жизни». Вот он — этот свет, вот оно — мое светило, тогда оно было где-то далеко на горизонте, теперь — здесь! «Я — свет миру!» — загорелось в сознании Петра огненно-красными буквами на фоне яркого света, а в кружочке этого «Я» представился ему вначале образ Николая Угодника с иконы, затем Якова Григорьевича и сменился каким-то неведомым, сияющим, как само