Читать книгу - "Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников"

— То город воровской, — заявил я, — и какова там округа нам всем Михайло Бутурлин донёс. Всех дворян да детей боярских, кто царю верен, он оттуда увёл, остались лишь те, кто с Заруцким да вором крепко повязаны. Нет там для нас земли. Коли сумеет Жигимонт скинуть калужского вора да войско его к себе прибрать, тогда оттуда прямо на Москву и двинет.

— В Можайске тогда войско держать не стоит, — заметил Елецкий. — От с запада прикрывает Москву. А ежели ляхи от Калуги пойдут, так то с юга получается.

— В Коломенском встать надо, — решительно заявил Хованский. — Там табором стоять удобней всего. Сходу ляхам Москву никак не взять, а значит им Коломенское надобно будет. Как первому самозванцу да и Ивашке-вору тож.

— Место там крепкое, — согласился с ним Ляпунов, — Москва-река нас прикроет. Через неё ляхи не полезут, глубоко там и бродов нет. А мосты, какие есть, мы сами порушим.

— Место доброе, — кивнул рассудительный князь Елецкий, — да только слишком уж близко оно к самой Москве. Царю и ближним его это не понравится.

Все замолчали, понимая, что Елецкий прав. Держать армию настолько близко к Москве царь может и побояться. Об этом говорила мне и память князя Скопина. Царь боится меня, боится моих успехов, боится собственной зависимости от них. И чем сильнее боится, тем больше прислушивается к князю Дмитрию, который, уверен, что ни день шепчет ему в ухо наветы на меня. Привлечение на нашу сторону воровских детей боярских из Калуги и ляпуновских дворян мне обязательно припомнят, как только я окажусь в Москве.

— А если как обычно на Пахре их встретить? — Я долго глядел на карту, прежде чем высказаться. — Там ведь побили мы воровских людей Ивашки, — я не стал припоминать Ляпунову, что его брат был у Болотникова одним из воевод, дело прошлое, — а прежде несметную орду татарскую разгромили ещё при Грозном.

— Можно, — кивнул Хованский. — Переправы через Пахру Жигимонту не миновать если он напрямки пойдёт к Москве. А может же через Тулу и Серпухов двинуть. Тула разорена со времён того же Ивашки-вора, отпора не даст, как Серпухов. Мал да слаб он, чтобы осаду выдержать, а Тулу Жигимонт и обойти может, в тылу оставить.

— Под Серпуховом татары стоят, — напомнил я. — Им царь поминки щедрые шлёт. Вряд ли туда пойдёт Жигимонт.

— Ежели только сам с ними не столкуется, — возразил Хованский.

— Вряд ли, — покачал головой рассудительный Елецкий. — Не будет у него с собой довольно денег на поминки, даже если из Калуги много возьмёт.

— Выходит оттуда ему дорога закрыта, — кивнул я. — Но может он обойдёт нас через Малоярославец, — кивнул я, — тогда мы не поспеем к Москве.

— Жигимонт Москву осадит, — согласился Хованский, — да только станет ли она держаться как Смоленск, Михаил, как ты думаешь?

Тут вспомнил я слова тёзки своего, воеводы Шеина, о том, что шаток под царём Василием трон. Подойдут ляхи к Москве, не удержится он до моего подхода.

— Тогда надо отходить к столице, — решил я. — Встану в Коломенском, а там будь, что будет. Играться в игры придворные надоело, — остановил я попытавшегося возразить князя Елецкого, — нам ляхов бить надо, а о том, как оно после обернётся, после и будем думать.

— Ты уже говорил так однажды, Михаэль, — заметил Делагарди, говорил он по-немецки и понять его могли лишь я да князь Хованский, — а после тебя в Москве отравили и ты едва не отправился на тот свет.

— На сей раз из войска не отъеду, — ответил я ему по-русски, — пока Жигимонта не разобьём. А что после будет, бог весть. Так ведь, Якоб Понтуссович?

Делагарди отвёл взгляд. Оказавшись в Москве он явно потребует от царя выполнения договорённостей со свейским королём, да и денег тоже, долг ведь снова копится, и за счёт трофеев удалось покрыть лишь малую его часть. И тогда наши с ним дороги разойдутся, и вполне возможно в следующий раз на поле боя мы встретимся уже как враги.

— Тогда решено, — заявил я. — Войско идёт не самым скорым маршем к Москве. В Вязьме и Можайске останавливаться не будем. Табор разбиваем сразу в Коломенском.

— А ежели царь прикажет в Можайске встать как прежде? — глянул на меня Хованский со значением.

— Тогда я сам к нему поеду, — ответил я, — и для Отчизны лучше будет, чтобы он меня послушал.

Говорить, что и для самого царя так будет лучше, не стал. Вроде и нет тут наушников да доносчиков, да только мало ли. Я уже плотно врос в «шкуру» князя Скопина и оценивал каждое слово, прикидывая как его извратят, пока донесут до царёвых ушей. А в том, что всё, мною сказанное, до царя доносят, я был полностью уверен.

* * *

Калужский царёк человек был удивительно неприятный. Он, казалось, собрал в себе абсолютно все людские пороки, какие только есть. Тупость, болезненное самолюбие, жадность, а главное — трусость. Он по натуре своей был натуральный заяц и порой боялся даже громких звуков. Особенно сильно пугала его супруга. Амбиции Марины Мнишек, называвшей себя не иначе как императрицей Российской, не доведут до добра. И пусть бы её одну, так она и его за собой на тот свет потянет. А уж когда понесла от него, так и вовсе как с глузду съехала. Теперь уже мужа совсем ни во что не ставила, могла при всех оборвать его, отослать прочь, а сама ходила под ручку с этим казачьим атаманом. Конечно, царёк был не глуп и понимал, что против Заруцкого он никто, сам никогда с саблей не полезет на казака, да и татары не рискнут. Мало их в Калуге, татар, а казаков с каждым днём прибывает всё больше и больше.

Когда верные люди донесли царьку, что его польский гетман Ян Пётр Сапега зачем-то покидал город и куда-то ездил с сильным отрядом, тот сразу же вызвал ляха к себе. И что интересно Сапега пришёл, хотя бывало запросто игнорировал того, кого на людях звал государем.

— Зачем звал? — без особого уважения поинтересовался у царька гетман. — Давай быстрее только, у меня дел много, чтобы ещё с тобой зазря лясы точить.

— Ты куда ездил? — тут же перешёл в наступление царёк. — Зачем ездил? К кому ездил? Отвечай государю своему, собака!

— Ты на меня слюной не брызгай, — осадил его Сапега. — Зачем, куда и к кому ездил, то дело моё, тебя не касается. Если только за этим звал, то больше мне тебе