Читать книгу - "Темная сторона - Майк Гелприн"

– Кто такой Пашка? – подступился я к Марине, едва генерал, сославшись на дела и сунув мне в нагрудный карман пару презервативов, убрался. – И что у него выяснилось?

У Пашки выяснилось наличие избыточного темперамента, усугубленное дефицитом деликатности. Поэтому он получил у Марины отставку, в которую генерал его собственноручно отправил.

Я не страдал ни тем ни другим. Папиному совету мы с Мариной последовали в ту же ночь. Генеральская дочка оказалась столь же робкой и застенчивой в постели, как я вне ее. Даже раздевалась Марина, лежа под одеялом, а одевалась, неизменно требуя, чтобы я отвернулся к стене.

На свадьбу генерал подарил молодым трехкомнатную квартиру в элитной новостройке и кремовый, с иголочки, «Рено». Полгода спустя я сдал на права. Еще месяц спустя на повороте Выборгского шоссе не справился с управлением. «Рено» пошел юзом, вылетел на обочину, сорвался с нее и, кувыркаясь, покатился по склону.

Я отделался парой переломов, десятком гематом и амаксофобией. Так называлось психическое заболевание, которым порой страдали те, кто побывал в серьезной аварии. Наземный транспорт перестал для меня существовать. Я попросту стал не способен заставить себя сесть в машину, в автобус, даже в трамвай. Попытки проехать хотя бы остановку неизменно оборачивались истериками и затяжными нервными срывами.

Марину врачи собирали по частям. И собрали не полностью. Моторные функции через год-полтора восстановились, ментальные – лишь отчасти.

– Ей необходим покой, – сказал прилетевший спецрейсом из Бонна и вытащивший Марину с того света немецкий нейрохирург. – Волноваться ей нельзя вообще, никогда, ни по какому поводу и на всю оставшуюся жизнь. Любой стресс может оказаться последним. Ганс, переведите, – обернулся он к прибывшему тем же рейсом толмачу. – Слово в слово.

– Поговорим как мужчина с мужчиной, Стас, – насупившись, предложил генерал, едва я выписался из больницы. – Не скрою: больше всего на свете мне сейчас хочется тебя пристрелить. Но я не стану этого делать, хотя мог бы упаковать тебя под плиту без всяких для себя последствий. Ты понял?

Я понуро кивнул.

– Хорошо. Значит, запоминай. Я сделаю для тебя все. Карьера, роскошь, деньги, связи – все с меня. Книги эти сраные – заказывай любые, хоть в золотых обложках. С одним условием: ты остаешься с моей дочерью и делаешь все, чтобы я об этом не пожалел. И все, чтобы она была счастлива. В том числе как женщина. И еще – как мужик мужику: ты можешь завести бабу на стороне. Но не дай бог, если Марина об этом узнает. Место на кладбище я тебе уже присмотрел. Ты понял? Все понял? Устраивает?

– Напрасно вы так, – потупившись, сказал я. – Я ведь люблю Марину, я и так бы… Без всяких условий и угроз.

Генерал хмыкнул.

– Любишь, говоришь? Ну-ну…

– Стас! Стас, сучий ты кот!

Аля, как всегда, входит в вагон на «Академической». Пассажиры шарахаются. Она в том же обличье и в том же амплуа, что в прошлый раз. Неопрятная, грубая, уродливая бомжиха Парамонова. И несет от нее смрадно.

– Ты завел новую соску, ублюдок! – исходит криком Аля. – Плоскую белобрысую потаскуху. Я ее видела, эту тварь!

Господи, за что мне это…

– Ты не могла никого видеть, – пытаюсь урезонить я Алю. – Не выдумывай, пожалуйста.

Под осуждающие взгляды схлынувших в торцы вагона пассажиров Аля нависает надо мной.

– Какая же ты дрянь, Стас, – хрипит она. – Я видела эту сучку с тобой в метро, ты лапал ее. Мял ее худосочную жопу. Законной стервы тебе мало, козел, тебе всегда было мало.

Аля врет. Я никогда не тискал Вику на людях, не рисковал даже поцеловать. Все происходило у нее дома, в тесной однокомнатной распашонке на Нейшлотском, оставшейся ей от бабушки. Вика была словно скроена для меня, во всем. Она оказалась чувственной, но без всяких шекспировских страстей, буйных криков и пошлятины, которыми в избытке досаждала мне Аля. Еще она была крайне деликатной, но не закомплексованной, как Марина. Заводилась Вика мгновенно и отдавала себя когда и как угодно, стоило лишь попросить или даже намекнуть. Всякий раз с глубоким, подлинным чувством: деловитой и невозмутимой доступности одноразовых филологинь в Вике не было и в помине.

Но это было даже не главным. Вика любила литературу. Она могла часами слушать, завороженно глядя на меня, пока я рассказывал об амурах Тургенева, экспедициях Арсеньева, проигрышах Достоевского, мемуарах Фета… Правда, Аля тоже любила литературу. Особенно поэзию. Некрасова, Майкова, Баратынского, Есенина, Бальмонта, Блока… Она преображалась, когда декламировала. Становилась отрешенной, нездешней, едва ли не одержимой стихами, как религиозная фанатичка молитвами.

– Аля, оставь меня в покое, – обреченно прошу я. – Пожалуйста.

На мгновение она перестает быть наглой, опустившейся хабалкой.

– Не могу, – шепчет та, прежняя Аля, первая красавица второго курса. – Не могу, Стас. Я ведь люблю тебя. Несмотря ни на что.

Аля закашливается. Затем звучно рыгает, удушливая волна зловония накатывает на меня вновь.

– Еще чего, сучонок, – хрипит она. – На, подлец, выкуси, – обтянутые драной рукавицей пальцы складываются в неприличном жесте. – Ты будешь жарить всяких шалав, а я должна молчать, да? Ишь, гаденыш. Даже не подумаю!

– Послушай, – предпринимаю я последнюю попытку, – я нормальный мужик, мне нужна женщина. Ты ведь знаешь, что я не получаю удовлетворения от жены. У нас с тобой не сложилось, но…

Я осекаюсь. Бессмысленно, понимаю я. Она не отстанет от меня. Никогда.

– Ты поразительный, чудовищный мерзавец, Стас, – кряхтит, почесываясь, Аля. – Неужели ты думаешь, что я… Что я тебе посочувствую? После всего, что ты со мной сделал.

Она отступает на шаг, другой. Безобразное лицо кривится, скукоживается, вянет. Аля плачет. Поезд останавливается на «Политехнической». Она пятится от меня прочь. И уходит. Сама. Первый раз за все время. Бредет, ссутулившись по платформе. Нищенка Парамонова, живущая в заброшенных тоннелях метро, среди крыс, грязи и нечистот.

Меня раздирает болью. Судорожно глотаю воздух распахнутым настежь ртом. Лучше бы она, как обычно. Лучше бы, как всегда. Это выше моих сил. За что?!

– Ему плохо, – хлопочет возле меня женщина в возрасте. – Врача! Нужно врача!

Выдыхаю, отчаянно пытаюсь взять себя в руки.

– Не надо врача, – выдавливаю я. – Не волнуйтесь. Ничего. Это пройдет.

– Стас, наконец-то ты пришел. Я так боялась одна. Где ты был?

Марина прижимается ко мне. Истончавшая, поблекшая, жалкая.

– Ну, ты же знаешь, что бояться нечего. Сидел в библиотеке, начитывал материалы для докторской. Потом забежал в букин, урвал пятитомник Бунина, парижского издания, очень редкий.

– Ох, а я думала… Я связала