Читать книгу - "Одиннадцатый цикл - Киан Н. Ардалан"

в залу с древним, преданным забвению воздухом. Протянулась она вперед, змеясь под стать коридорам, но была заметно выше и слегка раздавалась вширь.

Повелитель поднял руку. Устремился к потолку пылающий шар света, краями свечения выхватывая из тьмы контуры и рисунки сокрытых фресок. Шар замер и с минуту висел на месте, как вдруг вспыхнул на всю залу, растерзывая в клочья клубящиеся тени и являя узоры поверх стен.

Справа тянулась вереница каменных изваяний. Мрак развеяло настолько, чтобы все можно было рассмотреть.

Иеварус не сразу разгадал, кого статуи символизируют.

– Прошлые Семена.

Перед одними в знак памяти и уважения покоилось их оружие – но не перед всеми.

– Это зал твоих предшественников, – сообщил Повелитель.

Монарший отпрыск перевел взгляд на левую стену, на которой были запечатлены образы прошлого, – но кое-что в ней настораживало. От самой первой резьбы осталась громадная выбоина сколотого камня: изображение с нее содрали. После нее шло сотворение Великого архонта и эпохи Семян.

Иеварус подступил к стертому участку.

– Почему здесь пусто?

– Кто-то стер этот образ из прошлого Верховного Владыки.

– Наставник показал мне прошлое. Еще до первого цикла Верховный Владыка вместе с Создателем сотворили из пустоты мир и людей.

– Откуда тебе знать, правда это или нет? – парировал он.

Семя молчало. Хитрый вопрос Повелителя повис в воздухе. Юный росток, дитя по своей сути, Иеварус и не помышлял о том, чтобы усомниться в учении Владык: другого источника знаний у него не было.

Он пошел вдоль стены, рассматривая летопись событий, войн Минитрии и того, как Ниф отвоевывает земли, некогда занятые растущей цивилизацией людей и менее известных рас.

Вскоре он дошел до конца залы, где оказалась еще одна выбоина с каменным крошевом у ног.

– А это что? – Он повернулся и обнаружил, что ряд скульптур заканчивается не на лучнике Нифри, а на ком-то одиннадцатом, чье изваяние было сокрушено до пояса.

Семя подошло к нему. Стертый, опустошенный участок оказался прямо напротив.

– Этот… злой, – с удивлением осознал царский отпрыск.

– Отлично, отлично. Понимаешь все-таки.

Начало летописи испортили нарочно, обратили в пыль, дабы что-то сокрыть. Конец же, сообразил Иеварус, как будто уничтожили в гневе: имя вычеркнуто из истории, облик сгинул в небытии. Их не сокрыли, их стерли.

– Ты не одиннадцатое по счету Семя, – констатировал Повелитель.

– Объяснись.

Паук под капюшоном пополз по спирали, как бы в предвкушении правды.

– У тебя был еще один предшественник.

– Как его звали?

– Никто не знает. – Повелитель указал на покрытую царапинами стену. – Верховный Владыка уничтожил все напоминания о нем.

– Зачем?

– Чтобы предать истинное одиннадцатое Семя забвению.

– Не понимаю. Зачем отец так поступил?

Повелитель хмыкнул.

– И вправду, зачем родной отец так поступил со своей плотью и кровью? – Это «отец» он выплюнул с издевкой, как бы потешаясь над словом, с которым Иеварус так вольно обращается. Повелитель показал на первый фрагмент стены, погруженный ныне во тьму. – Зачем скрыл правду о сотворении мира?

Иеварус обратился к летописи и заметил, насколько она в самом деле искажена.

– Одиннадцатое Семя поступилось долгом и сбежало, обратившись против Творца. Что с ним стало, неизвестно: благодаря Верховному Владыке оно исчезло, будто его и не существовало.

Иеварус вновь заскользил по стене блестящими глазами, теперь всматриваясь в резьбу, будто считая необходимым выискать, выудить хоть часть лика, имени, хоть намек на то, кем было прошлое Семя.

– Ты – последняя частичка, сотворенная взамен забвенного принца.

На этой фразе Иеварус повернулся… и никого не увидел. Повелитель канул в пустоту. Тихо угасал шар света; голодные тени поглощали резной барельеф подобно тому, как Ниф овладевает утраченными владениями. Вот умер и последний луч, бросая Иеваруса во мраке, – двенадцатое неживое изваяние в зале мертвого камня.

Глава сорок седьмая

Хрома

Проклятия – не просто заклинания. Проклятие – это пакт, что написан чернилами условий, а посему не может быть непреложным. Разгадай условие – и снимешь проклятие.

– «О проклятиях», введение. Начальный труд по клерианскому курсу чародейства

После боя я пришел в себя на соломенном тюфяке в окружении шамана и стражников. Это был шатер для раненых.

Обошлось предупреждением? Что ж, вполне понятно. Стража ныне к нам как никогда доброжелательна. Во многом благодаря мне. Я стал мостом между нашими культурами, помогая обеим сторонам достичь взаимопонимания.

Мама, едва убедившись, что я жив, ждала момента устроить разнос. В нашей юрте она спросила, что на меня нашло. Я посмотрел на нее, пылая прежним гневом.

Пора выложить карты.

– Мама, я знаю, что по ночам ты ходишь к Джасперу, – сказал я, прижимая влажную тряпку к чувствительной отекшей скуле.

Она потрясенно отшатнулась.

– Хрома, я уже говорила, ничего…

– Я вас видел.

Мама проглотила язык.

Я вздохнул, давая фразе вытечь до конца.

– Недавно ночью. Прокрался за тобой и увидел, как вы трахаетесь.

Тут она и раскололась.

– Да. Я сплю с Джаспером. – Ее взгляд проникло чистым стыдом.

– Почему?

– Когда я здесь осела, у меня не было ничего. Нужно было как-то прокормиться самой и прокормить тебя, грудного. Мужчины нанялись на тяжелые работы – а я что? Мукто далеко, женщину к ним не возьмут: не принято. Помощь предлагали, но я отказывалась из гордости.

– А зачем продолжаешь? – Гнев во мне затушило глубокой печалью и чувством вины. Мама не ответила. – Ты любишь этого человека?

– Он к нам добр.

– Я другое спросил.

Она какое-то время помолчала.

– Нет.

– Я не хочу, чтобы ты к нему ходила.

Ее брови сошлись от возмущения.

– Что значит «не хочешь»? Я сама разберусь, с кем спать. Только благодаря ему мы прилично живем, а откажусь – всего лишимся.

– Теперь я буду нас кормить. Наймусь работать, добуду все нужное. Только хватит продавать себя захудалому стражнику, ты же воительница!

Она через секунду кивнула и повесила голову.

– Я уже давно не решаюсь об этом вспоминать.

Силой и сноровкой мама действительно выделялась на фоне остальных. Оттого еще больнее видеть, до чего довела ее человеческая культура. Она не вспыльчива, не напориста, как некоторые, но до чего оказалась покорна…

Отчасти я винил за это себя. Подступив, я обхватил ее затылок и свел наши лбы.

– Прости, – всхлипнула мама, глотая подступающие слезы.

– Ничего. У тебя не было выбора.

– Правда так считаешь?

– Правда, – солгал я, и от этого стало тошно.

Ничего, со временем мама станет в моих глазах самой собой: сильной и надежной акаршей, достойной большего, нежели продавать свое тело людям.

* * *

С того дня минули долгие три месяца, за которые все более-менее