Читать книгу - "Император - Олег Кожевников"

Великий князь Михаил Александрович был хорошо знаком с Маннергеймом, и не только по службе, но и лично – участвовал вместе с рассудительным скандинавом в нескольких застольях. Ведь они ещё в 1915 году, оба были командирами кавалерийских дивизий и служили в одном корпусе – незабвенном 2-м кавалерийском. Маннергейм тогда был командиром 12-й кавалерийской дивизии, а Михаил – Туземной. Затем, после контузии командира корпуса генерала Хан Нахичеванского, Михаил был назначен командиром 2-го кавалерийского корпуса, а Маннергейм служил под его началом. В начале 1916 года у командира 12-й кавалерийской дивизии заявили о себе старые раны и болячки, Маннергейм был вынужден уехать на лечение в Одессу. В течение последующих месяцев улучшения так и не наступило, и генерала было решено отправить в резерв. Михаил интересовался судьбой своего подчиненного, даже в долговременной памяти великого князя отложилось, как он тянул с назначением нового командира 12-й кавалерийской дивизии, надеясь на выздоровление Маннергейма. Но война ждать не хотела, готовилась новая большая операция, впоследствии названная Брусиловским прорывом, к тому же 12-я кавалерийская дивизия была передана другому корпусу, и новые беспокойства и заботы захлестнули мозг Михаила. Несмотря на то что 12-я кавалерийская дивизия ушла из корпуса, а старый товарищ по оружию сейчас в резерве, в долговременной памяти Михаила отложилось, что Маннергейм перебрался жить в Петербург. Основываясь на воспоминаниях Михаила, хорошо знавшего Маннергейма, я не сомневался, что он будет встречать нового императора на вокзале, и как генерала, служившего вместе с новым императором, его обязательно приведут ко мне, и тогда, не заостряя внимания окружающих людей, я смогу с ним поговорить и предложить стать генерал-губернатором Финляндии.

Неотвратимость прибытия на Николаевский вокзал и обязанность вести себя как монарх всё-таки угнетала. В этом времени я уже входил в роль и боевого офицера, и капризного аристократа, и даже героя любовника (правда, с женой), но вот чтобы изображать из себя царя я даже и помыслить не мог. А вот приходится влезать и в эту шкуру. Пока надевал парадный костюм генерал-лейтенанта, в голове вертелась песенка из мультфильма моего времени: «Эх, жизнь моя жестянка, ну её в болото!..» Бронепоезд уже притормаживал, подъезжая к главному перрону вокзала, а Первухин всё ещё суетился вокруг меня с небольшой щёточкой, смахивая пылинки с белого мундира. Он так бы и занимался этим до полной остановки вагона, если бы я, порядком раздражённый предстоящей ролью марионетки, не скомандовал:

– Дима, заканчивай! Иди сам оденься, будешь стоять рядом со мной и, как договаривались, внимательно наблюдаешь за окружающими, чтобы своевременно среагировать на опасность. И смотри, оденься сейчас как положено по уставу.

Я знал, что в Луцке Первухин получил комплект парадной формы поручика русской армии. Форму он и должен был надеть, а не веселить почтенную публику своей безразмерной тельняшкой и синими галифе. То, что отправил Первухина переодеваться, было показателем моей нервозности. На самом деле новоявленный офицер мог не торопиться, ведь из вагона мы должны выходить не сразу после остановки бронепоезда, а гораздо позже. Я ставшим уже привычным движением достал свои часы-луковицу. До запланированной торжественной встречи и последующего за ней митинга оставалось чуть более двух часов. За это время Дима вполне мог испачкать парадный мундир, ему ещё предстояло исполнять роль денщика. Ведь меня в этом бронированном купе перед выходом к публике должны были посетить Кац и обер-прокурор Святейшего Синода Раев. А также главный распорядитель всего мероприятия генерал Кондзеровский. Я с ним уже встречался, именно этот генерал провожал меня после визита к Николаю Второму в Могилёв. Только тогда его должность называлась генерал при Верховном главнокомандующем. Так что программа встреч была обширнейшая. Но долгожданная была только одна – с Кацем, конечно. Только с ним я мог сбросить маску и стать тем же самым Мишкой из двадцать первого века. И хоть впервые за долгое время поржать от души и не строить из себя важного и серьёзного господина.

Моя мечта исполнилась через несколько секунд после остановки броневагона. Раздвижная дверь отъехала в сторону, и в проёме показалась фигура секретаря Джонсона. Вот до чего себя довел тотальным самоконтролем – своего ближайшего друга, собутыльника и выходца из того же времени, что и я, даже про себя назвал Джонсоном. Чтобы снять это наваждение, я ухмыльнулся и воскликнул:

– Ты что это, зараза, пришёл с одним портфельчиком! Почему не принес с собой опахало? Сам обещал, что если я приму скипетр, будешь ублажать меня по полной программе. Обмахивать хоть всю ночь опахалом. Чтобы ни одна назойливая муха не могла приблизиться к священному челу императора. На гильотину захотел, смерд презренный?

Сказав это, я тут же громко расхохотался. Мой смех только усилился, когда я детальнее рассмотрел недоумевающую физиономию Каца. Напряжение, которое охватило меня после того, как бронепоезд достиг пригородов столицы, несколько спало, выплеснувшись вместе с гоготом, недостойным императора. А совсем напряжение ушло, когда я, даже неожиданно для себя, порывисто обнял своего друга и соратника. Похлопывая его по спине, спросил:

– Ну как ты тут живёшь-можешь, Кац? Так рад тебя видеть, что ты даже не представляешь! Как обстоят дела с нашим планом производства «Катюш» и напалма? Я тут на фронте осмотрелся и понял, что если Германия возьмётся за нас всерьёз, то наполовину разложившиеся части не остановят германцев. Только ошеломив их применением нового оружия можно остановить железную поступь кайзеровских солдат. Они превосходят нас практически во всех видах военной техники – в артиллерии, пулемётах, бронепоездах. А если у немцев появятся танки, то станет совсем плохо.

– Хватит прибедняться, Михась, уже всем известно, как Юго-Западный фронт остановил наступление свежих германских дивизий. Так наподдал, что у немцев только пятки сверкали. А взятие твоим корпусом Ковеля – это вообще нечто запредельное. Уже сказки детям рассказывают, как могучий воин Михаил наказал неразумных австрийцев.

– Эх, парень! Не знаешь ты то, что я видел и чувствовал. Армия и в самом деле находится в периоде полураспада, не врали историки из нашего времени. Большинство солдат ненавидят гонящих их на убой офицеров, особенно генералов. Для открытого неповиновения не хватает только вожаков. Но это дело времени, как только положение на фронте и в тылу ухудшится, вожаки найдутся. А с чего ему улучшаться? У немцев пушек становится только больше, да ещё плюс к этому аэропланы и газовые атаки, от которых не отсидишься в окопе – достаточное количество противогазов имеется не во всех частях. В вестях из дома тоже ничего хорошего – купцы и благородные жируют, а крестьяне и простые работяги кукиш нюхают. Именно так говорили простые солдаты Первухину, принимая его за своего. Они же не знали, что он денщик генерала, к тому же брата Николая Второго. У меня с Димой отношения хорошие, и он часто выполнял мои поручения по сбору информации о настроениях простых солдат. А что касается успешного отражения наступления германских дивизий, то это локальный успех, связанный со всплеском патриотизма и самоуважения. С желанием быть не хуже, чем кавалеристы, взявшие неприступный до этого Ковель. То есть это минутный порыв, который сегодня есть, а завтра его нет.