Читать книгу - "Божьим промыслом. Серебро и олово - Борис Вячеславович Конофальский"

нему человека, но епископ сказал, что она к нему не заезжала. Епископ письмо вам передал. Оно дома у меня, послать кого за ним?

Но барон опять машет рукой: на кой чёрт сейчас гонять кого-то? Он и без того знает, что ему мог написать епископ. Уж догадывался, что ничего хорошего в том письме нет. И барон говорит:

— Я привёз из её дома человека, что она оставила дом стеречь, поговори с ним, может знает, что… Может вспомнит…

— Поговорю, экселенц, сейчас же поговорю. — Обещает Фриц Ламме.

Волков смотрит на него устало и потом произносит без всякой злобы:

— Это ведь ты её упустил.

— Я? — Сыч сразу пригибается к столу, и говорит быстро. — А что я-то, экселенц? Что я мог сделать? Кабы вы сказали взять её, да поговорить, я бы с неё быстро шкуру бы спустил и всё выяснил, а так что я мог? Приглядывал за нею, конечно… А куда она там ездила, с кем якшалась, когда за рекой была, почём мне знать.

— И с кем же ты думаешь она якшалась? — Холодно интересуется генерал.

Но Сыч, на сей счёт, ничего прямо говорить не хочет, может боится, может ещё что, и посему лишь произносит уклончиво:

— Экселенц, это дело надо прояснять.

— Ну так проясняй.

Ламме ушёл беседовать со сторожем. А у него даже помыться с дороги сил не осталось. Так пошёл в спальню в дорожной пыли, едва умывшись. И при том была только одна у барона мысль: лечь и заснуть.

«Побыстрее бы».

Глава 41

Вроде и спал долго, да, кажется, не выспался. Петухи уже отпели давно, солнце через окно уже накаляло спальню, жена два раза заглядывала, а он не вставал. Сил за ночь не прибавилось. Усталость так и не ушла. Раньше вскакивал, потому что дела нужно было делать, его словно огонь изнутри жёг, а теперь… Сыч, наверное, уже из сторожа всё вытряс. Брюнхвальд с докладом о разгроме воров явился, письмо от епископа дожидается — всё не интересно. Сыновья опять орали внизу во весь голос. Дураками растут, совсем не похожи на юного графа. И посему ему уже с утра… Было скучно.

А всё потому… Потому, что… Эта женщина сбежала от него. Потому что сбежала с деньгами, что отведены на церковь. Потому что сбежала не одна? Не одна… Ну, а как женщина могла одна на такое решиться? Ему даже думать обо всём этом было неприятно. А ещё горько из-за того, что эта женщина… Оказалась вовсе не такой, какой он её себе представлял. И не одна она…

«Людишки шваль. Шваль…».

И с этим он ничего не мог поделать. А тут в спальню снова заглянула баронесса.

— Господин мой, вы проснулись?

— Что вам? — Холодно спрашивает барон, даже не взглянув на супругу.

— Письмо пришло. — Она подходит к постели. — Кажется, важное.

Одного взгляда на бумагу ему было достаточно, чтобы понять, что письмо и вправду важное. Лента в цветах Ребенрее, оттиск герба герцога.

— Читайте, — говорит генерал.

— Я? — Удивляется супруга. Вообще-то Волков, никому не позволял читать подобные письма. Но так как барон ей не ответил, она аккуратно разрывает конверт и начинает.

"Барон. Друг мой, да хранит вас Бог, моё путешествие продолжается, и я постепенно двигаюсь к вашим пределам. Ах, если бы вы только могли знать, что это за скука, путешествовать по унылыми местам с унылыми спутниками. Местные сеньоры одновременно и напыщенны, и жадны, на их обедах мне даже подали чечевицу с подливой, слава Господу, хоть не просо, и при том говорят они все такие длинные и нудные тосты. Мы с де Вилькором сразу вспоминали вас и вашего фон Готт, вот был бы он с нами, послушали его бы его местные дураки, поучились говорить тосты. А на одном из балов, что давали в мою честь в Габенсбахе, играло всего четыре музыканта. Где они отыскали этих убогих, одному Богу известно. А было в тот вечер жарко, так одному из этих олухов, самому старому, ещё и плохо стало…. Отпаивали его самым дрянным вином. Видно, в наказание за его немощь. Господи, мне было так весело, что едва не заснул на том балу. А дочери местных сеньоров поразительно глупы, что с ними поговорить абсолютно не о чем, и одеваются они как моя бабушка, и так пугливы, что и юбок приподнять не позволяют себе в танце. Что уж говорить про иное. А их матери заранее сообщают, что их дочери танцуют только приличные танцы. Но тут же подсовывают своих дур ко мне поближе. А уж если те и танцуют, то только под присмотром родни. Барон, если бы вы знали, как я скучаю по Вильбургу. Одно у меня утешение, это де Вилькор, да и он мне говорит, что скоро помрёт от того пойла, что местные сеньоры и городские патриции называют вином. Хотел уже повернуть домой, но мой цербер, мой дядя Бернард, требует продолжать путешествие, говорит, чтобы я познакомился со всем югом нашей земли, тем более что мы, Малены, вышли оттуда. В общем мы едем к вам не так быстро, как я рассчитывал, и будем в Малене дней через десять. Не ранее.

П. С. Боюсь только, что де Вилькор может не доехать, он стал меланхоличен, ему совсем уже кисло от здешних вин, и целомудренных дев и дам. В общем как поедем в Мален, я ещё раз напушу вам. Ваш друг, Георг Альберт".

— А это же… Георг Альберт… Это наш молодой принц? — Интересуется жена, закончив чтение.

— Да, — отвечает генерал. Теперь валяться дальше ему уже не хочется. И он медленно садится на постели. — Распорядитесь говорить мне ванну.

— Уже давно готова, вода на печи стоит, чтобы не остыть, — сообщает ему баронесса. И сама не уходит, садится рядом, — это он и к нам заедет?

— Куда? — Волков смотрит на неё. А потом обводит вкруг рукой. — Сюда?

— Ну, и ладно, — сразу соглашается Элеонора Августа, — значит примем его в Малена. В доме Кёршнеров.

— Вы недавно ещё Кёршнеров за своих не считали, а теперь…

Но супруга не слышит его, как будто. Она улыбается, всё той же вчерашней улыбкой, которую супруга, как бы пытается скрыть. Но всё в её взгляде говорит