Читать книгу - "Иные - Александра Яковлева"

Лихолетов упал на узкую, но чистую кровать, с наслаждением стянул сапоги и развалился, не раздеваясь. Как и все в комнате, постель пахла Катариной. Спать, вдыхая запах чужой женщины, единственная близость с которой была близостью смерти, оказалось странно, но не опаснее, чем рядом с Медведем. По крайней мере, Катарина была человеком.

А Нойманн… Похоже, в эту ночь в замке его не было. Только горстка детей и Катарина, за которыми он спрятался, как за живым щитом.

— Мужи-ик… — протянул Лихолетов со смешком и перевернулся набок. Простреленное плечо неприятно дергало. Лихолетов устроил его так, чтобы не беспокоило, и почти сразу провалился в глубокий сон.

1. Руки вверх (нем.).

2. Иди туда. Быстрее (нем.).

3. Ансельм! Хватит! (нем.)

4. Оставьте нас с гостем. Я разберусь (нем.).

5. Идите спать! Это приказ! (нем.)

6. Молчать (нем.).

4. Оставьте нас с гостем. Я разберусь (нем.).

5. Идите спать! Это приказ! (нем.)

6. Молчать (нем.).

1. Руки вверх (нем.).

2. Иди туда. Быстрее (нем.).

3. Ансельм! Хватит! (нем.)

Аня

В пропитанном чужой памятью доме время остановилось, подвешенное под потолком на балках и ржавых гвоздях. Здесь не было часов, и Аня отмеряла время так же, как делала это в пустой палате Института. Звоном капель, которые срывались из крана в кухне, — примерно тридцать семь секунд на удар. Настойчивыми ласками Макса и короткими островками забытья между ними. Он наваливался, не спрашивая согласия, шептал в самое ухо: «Я знаю, как тебе хочется». Он делал это снова и снова.

Аня чувствовала, будто ее засосало под воду течением. Ей не хватало ни сил, чтобы вырваться, ни воздуха для борьбы — течение утягивало все глубже и глубже, накатывало и слизывало с нее боль и соленые капли. «Я знаю, как тебе лучше».

Иногда, в мгновения блаженства, она думала: он действительно знает. Так, может, раствориться в нем без остатка? Макс приносил еду и вино прямо в их спонтанную постель на полу у камина и поддерживал огонь. Кормил с рук их обоих, пламя и ее. Поленья трещали, вместе с ними снова трещало по швам каждое «нет», которое Макс жадно срывал с ее губ, и вскоре она со стоном выдыхала совсем другое — когда краснело лицо и немели пальцы на ногах, а живот скручивало сладкой, удушливо-жаркой волной.

— Тебе здесь нравится? — спросил Макс, лениво откатываясь от нее, весь блестящий от пота. Он опустил руку без перчатки на ее бедро и по-свойски провел по внутренней стороне от колена вниз. Аня тихо охнула. — Тебе хорошо?

Что ему ответить?.. Порой она чувствовала наслаждение, чаще — боль, но дело было даже не в этом. Снова и снова Аня теряла контроль — только в этот раз не над маревом, а над собственным телом. Тело предавало ее, во всем покорное Максу. Чего бы он ни желал — тело не противилось, будто превратилось в податливую куклу, набитую влажным тяжелым песком.

Его пальцы скользнули вглубь, надавили.

— А так?

— Не мучай меня, — со стоном выдохнула Аня, но бедра уже подавались навстречу его руке.

Приподнявшись на локте и наблюдая за ней, Макс не улыбался.

— Это ты — моя мýка, — ответил он и накрыл ртом ее губы.

Спустя сорок или пятьдесят звонких ударов капель Макс поднялся, чтобы выпить воды самому и напоить Аню. Она протянула дрожащую руку за кружкой, жадно припала к ней. Только прохладная вода немного приводила ее в чувство.

— Где ты всему этому научился?.. Я имею в виду… — Аня покраснела, опустила глаза. — С кем? Если не с Катариной…

По тому, как нахмурился Макс, Аня поняла, что снова совершила ошибку, упомянув Катарину. Если для Макса она как сестра, наверное, лучше не дразнить его глупыми подозрениями.

— Неужели ты думаешь, что я дожил до своих лет, ни разу не прикоснувшись к женщине? — Макс усмехнулся. — Это естественная мужская потребность.

Он опустился на колени рядом с ней и притянул ее за ногу к себе, медленно, но настойчиво.

— Подожди-подожди. — Аня уперла ему в грудь стопу, чтобы хоть как-то остановить. — Расскажи лучше еще что-нибудь про свое детство. Про юность.

— Что ты хочешь узнать?

Не обращая внимания на ее жалкие попытки сопротивляться, Макс наклонился и, поглаживая ногу, стал целовать пальцы, тонкие струнки сухожилий — и дальше, к щиколотке, нежной коже под косточкой. От жаркого дыхания у Ани закружилась голова. Чтобы не потерять себя снова, она взмолилась:

— Пожалуйста, прошу… Что-нибудь про первую любовь… У тебя ведь была первая любовь?

Макс остановился, взглянул на нее потемневшими от страсти глазами.

— О да, — протянул он, целуя ее под коленкой. — Правда, я забыл имя. Да и лицо тоже, если честно.

Он вдруг остановился, и Аня облегченно выдохнула: тело, раскаленное добела, казалось, скоро не выдержит, ему нужна была передышка. Макс откинулся назад, упершись руками в пол.

— Это была глупая подростковая влюбленность: ей около двадцати, мне лет тринадцать, не больше. Девочек вокруг меня не было — только старые служанки и медсестры. Когда мой приемный отец ушел на фронт, он велел открыть в замке госпиталь. Больничные палаты устроили во флигеле, раненых везли со всего восточного фронта. Столько изувеченных лиц…

Макс прикрыл глаза, и его ресницы затрепетали, словно эти лица одно за другим проносились сейчас перед ним, причиняя боль. Ане стало его жаль. Она потянулась, чтобы взять его за руку, и Макс благодарно сжал ее ладонь.

— Знаешь, после Великой войны лицевая хирургия очень развилась. Врачей нам хватало, а вот обезболивающего — нет. Поэтому я стал… пробовать. Использовать дар. Никто ничего не замечал. Думали, я просто что-то вроде талисмана. А она даже считала меня ангелом. — Он вдруг самодовольно усмехнулся. — Знала бы, кто я такой… Она была одной из сестер, я всегда крутился где-то неподалеку, помогал ей и раненым. Думал, что нравлюсь ей. Однажды даже признался в любви и сделал предложение, представляешь? — Он обернулся к Ане и рассмеялся. — Сказал: у меня есть замок, и я тебя люблю, так что выходи за меня. Она, конечно, не воспринимала меня всерьез.

— Ты мог бы ей приказать… — Макс удивленно выгнул бровь, и Аня смущенно забормотала: — То есть я имею в виду… Она бы вряд ли заметила…

—