Читать книгу - "Дети Доброты - Мила Бачурова"

что год, онемевшие пальцы дрожали и соскальзывали. Наконец, подтолкнув плечом, Серый наклонил канистру над лицом девчонки. Плеснул воды на заострившиеся скулы, на разбитые, покрытые засохшей коркой, губы.

— Пей! — Серый плеснул ещё. — Ну, давай! Очухивайся, слышь?

Он принялся толкать девчонку коленями.

Веки Эри вздрогнули. Рот чуть приоткрылся.

— Пей, ну! — обрадованный Серый ещё раз толкнул канистру.

Эри судорожно сглотнула воду, закашлялась. Открыла глаза. Взгляд — мутный, осоловевший, она, кажется, не понимала, на каком свете находится.

— Пей, — настойчиво повторил Серый. Указал подбородком на канистру. — Давай, сама. К горлышку, и хлебай.

Эри ещё с минуту смотрела непонимающе. Потом сообразила. Неловко согнулась и прильнула губами к горлышку канистры.

Серый следил за тем, как она пьёт. Поймал себя на том, что сглатывает вместе с девчонкой. Выругался.

Эри оторвалась от канистры. Прохрипела:

— А ты?

— Я потом.

Эри мотнула головой:

— Нет. Всё... Мне хватит. Теперь ты. — Тяжело, с трудом, снова легла на пол. — Откуда... это?

Серый не ответил. Он, припав к горлышку, ещё горячему от губ Эри, пил.

— Серый! — Ночное небо за окошком закрыла тень — Виссарион пытался разглядеть, что происходит в темнице. — Ну, как вы?

— Лучше, — с трудом заставив себе оторваться от воды, выговорил Серый. И сообразил наконец сказать то, что следовало сказать с самого начала: — Спасибо.

— Храни вас Мать Доброты. — О стену негромко стукнуло — Виссарион перетоптался на лестнице. — Это. Напильник-то кидаю? Сойдёт вам, верёвки перетереть?

Серый не сразу заставил себя кивнуть.

— Давай.

Ощущение было — словно он не воды, а самогона хлебнул. Голова кружилась, мысли разбегались. Хотелось лечь и не шевелиться. Просто наслаждаться тем, что наконец напился. Отдохнуть. Поспать... Встряхнулся.

Нет. Спать нельзя.

— Кидай. Всяк лучше, чем зубы. — Серый ещё раз приложился к канистре. Смыл, как мог, утираясь о плечо, запекшуюся кровь с губ.

В окно просунулась рука, торчащая из широкого рукава домотканой рубахи. Разжала кулак. Напильник — и правда здоровый, покрытый ржавчиной — тюкнул острым концом о бетонный пол, высек искру.

Серый подполз к нему. Подцепил пальцами, перекатился обратно к Эри. Велел:

— Сядь и спиной о стену обопрись. Между ступнями напильник зажми и держи крепче. А я постараюсь верёвку перетереть. — Серый поднял глаза к окошку. — Слушай... — подумал вдруг, что за четыре месяца, проведённых здесь, по имени к Виссариону не обратился ни разу. Полное казалось уж больно дурацким — не называть же, в самом деле, четырнадцатилетнего пацана Виссарионом? Хотя в посёлке называли. Они тут все друг друга величали полными именами. — Ты беги, наверное. Вдруг хватятся? Осмотрись, как там, погляди, что Шаман делает. А после ещё придёшь.

О стену снова нерешительно стукнуло. Уходить Виссариону явно не хотелось.

— Почему ты нам помогаешь? — вдруг спросила Эри.

Подняла голову вверх — хотя разглядеть Виссариона в темноте, конечно, не могла. Глаза у девчонки слезились, но взгляд она не отводила.

— Никто из ваших нам не верит. Нас боятся. Ариадна и Лазарь вовсе ненавидят. Мария... мне казалось, что она всё понимает, но вернулся Шаман, и Мария стала такой же, как все. А ты?

— Вы нам ничего плохого не сделали, — помолчав, твёрдо сказал Виссарион. — Я ещё, когда Ариадна сказала, что воля Матери — подбросить вам кристаллы забвения, не понимал, почему? Тогда, зимой. Я не понимал, почему Мать так решила? Шаман говорил, что люди с севера злые, жестокие. И я чудовищ каких-то представлял, как на картинке в сказке. А вы оказались — люди как люди. Смеялись, разговаривали с нами... Я ещё тогда не хотел вам кристаллы подбрасывать! Но Ариадна сказала, что если этого не сделать, то... — Виссарион замялся, — то Серый и Мрак...

— Изнасилуем несчастную, ага, — хмуро усмехнулся Серый. — Ну, мечтать не вредно.

— Ариадна сказала, что после такого ужаса она не сможет больше жить, — неловко продолжил Виссарион. — Что это сейчас Серый смеётся, чтобы усыпить наше внимание. А потом, когда они с Мраком допьют алкоголь, то превратятся в монстров, и мы не сможем с ними справиться. Потому что алкоголь — страшная вещь, которая разрушает мозг. В наших посёлках его никто не употребляет.

— Дура твоя Ариадна, — вздохнул Серый. — И мозг у неё такой порушенный, что куда там алкоголю.

— Она думала, что говорит правду, — виновато проговорил Виссарион. — Она, честно, так думала! Когда... ну, когда сбежала от вас на дороге, то звала меня с собой. Говорила, что наш долг — продолжать нести людям учение Матери Доброты. Что Георгию не следует разрешать вам жить с нами. Что вы будете бить людей, обижать, сквернословить. Что по-другому не умеете. Что у вас не принято вести себя по-доброте. А я же видел ваших мужчин! Твоего отца, Джека. Какими они стали, когда не захотели принять Доброту... Но они ни на что не жаловались. И когда пленили Шамана, не стали мстить. Просто ушли, и всё. — Виссарион помолчал. — Вы сильные, но не жестокие. Вам неведома Доброта, но вы вовсе не одержимы злом, как рассказывал Шаман! И ты тоже... И Эри. Вы работали вместе с нами — каждую ночь, как все. Вы никому не делали плохого, наоборот, помогали. Когда людей свалила страшная болезнь, выхаживали их. Мать Мария говорила, что даже мать Серафима свалилась от усталости, а вы держались.

— Люди заболели потому, что Ариадна подсыпала в самовар яд, — вдруг сказала Эри.

Серый на неё сперва глаза вылупил. Открыл было рот, чтобы прикрикнуть — а потом не стал. Ему тоже надоело враньё.

— Что? — обалдело пробормотал Виссарион. Лестница растерянно стукнула о стену.

— Ариадна насыпала яд в самовар, из которого мы поили людей чаем, — чётко, раздельно повторила Эри. — Когда никого не было рядом, она подошла и насыпала. После того, как людям стало лучше, и они ушли, Серый попробовал воду, там ещё оставалось. Он выпил совсем немного, но и его скрутило.

— Не может быть...

— Может. — Эри не отрывала глаз от окошка. — Ариадна хотела, чтобы люди думали, что это Мать Доброты наказывает тех, кто захотел прививаться. Так же, как до этого она хотела, чтобы мы ушли. Она сказала тебе, что идёт проповедовать учение Матери, а на самом деле они с