Читать книгу - "Левая рука Бога - Алексей Олейников"

Не до смеха было Ермолину, «Око» подтвердило – в тоннеле вылез «тролль», второй класс. Если у этого пацана на побегушках такая же зверюга, идти на него с нейроразрядниками – все равно что с мухобойкой против танка Т-100 «Святогор».

– Вроде этот, – Данила посмотрел на номер дома, выведенный белой краской на почтовом ящике. Глухой деревянный забор, синяя краска растрескалась, пошла чешуйками. Доски рассохлись, сквозь них проглядывал пятачок двора, мусор, абрикосы у дома.

«Зоркий» показывал отчетливый тепловой след двух человек. Один в доме, другой во дворе. Судя по размерам, пацан во дворе.

Паша тронул нитку гарнитуры.

– Входим. Цель во дворе.

– Я на позиции, – отозвался снайпер. – Цель захватил.

Сенокосов, конечно, мужик умный, но Ермолин прихватил огнестрел – на всякий случай. На той стороне улицы снайпер в сирени, еще два бойца страхуют их. Если дело с Щербаковым не заладится, наступит их черед. В герои Паша не рвался, у него были еще планы на долгую и по возможности счастливую жизнь.

Данила взялся за ручку калитки, нежно ее отжал…

– Погоди, – остановил его Паша. Тихо было в Федотовке. Псы не гавкали, когда они проходили по улице – а тут их полным-полно. Никто не вышел им навстречу, ни тебе мужичка навеселе, ни старушки, прорывающей траву в палисаднике. Очень тихо, будто придавило чем-то Федотовку, притушило буйный нрав ее обитателей.

Только далекие сирены долетали со стороны Туапсинки и вертушки рассыпали в небе свой сухой горох.

«Попрятались, когда ЧП объявили?» – задумался Паша.

Паша, в отличие от «варяга» Сенокосова, был местным, с хамсой во рту вырос. Он знал, что Федотовку атомной бомбой хрен напугаешь, наоборот, народ отмечать на улицах будет день бомбардировки. Дескать, наконец-то все закончится.

А тут тишина.

– Я один, ты здесь постой, – шепнул Ермолин. – Попробую поговорить с пацаном, зря, что ли, целую папку порбовских бумажек отшлепал?

Данила пожал плечами и показал жестами, что салютует его героическому безумию. Ермолин показал кулак и вошел во двор, звучно стукнув щеколдой калитки.

Ярослав Щербаков сидел на скамье. Он прислонился к шершавому стволу винограда, в белой майке-алкоголичке и пузырящихся спортивных штанах с вытертым логотипом «Сочи-2014».

Шелестела листва, по сухой земле позади него бродили тени. Ярик смотрел перед собой, худые белые руки лежали на коленях.

– Ярослав? – Паша подошел ближе, целеуказатель показывал расстояние – пять метров, зеленым подсвечивалась вероятная линия выстрела снайпера. С учетом, что стрелять ему придется через забор, Ермолин стоял аккуратно, подальше от области выстрела.

Пацан поднял глаза – нехороший у него был взгляд, издалека, отметил Ермолин.

– Я из управления по делам детской и подростковой преступности ПОРБ, – представился Паша.

На крыльцо вышла женщина лет сорока пяти, с веником в руках – еще красивая, с усталым увядающим лицом. Она прищурилась, разом приподнялась и налетела на Ермолина, как наседка.

– Вы кто такой? Вам что тут надо?

– Тише, гражданка, тише, я из ПОРБ, – отбивался Паша. – Служба охраны детства…

– И что? Что вам от Ярика надо, он хороший мальчик!

– Поступило уведомление, он два дня не посещает школу…

– И что, сразу в СОД его тащить? Да что ж вы творите, что ж вам всем надо, отстаньте уже от нас…

– Слушайте, я свою работу выполняю, – Паша с трудом отцепил ее худые руки, достал папку, засыпал ее гневные восклицания бумажным дождем. – Поступило уведомление… Нам нужно кое-что выяснить, вот постановление ПОРБ…

– Катись отсюда со своим постановлением! – визгливо закричала женщина.

– Да прекратите истерику! – возмутился Паша. – Я при исполнении, в конце концов, вы что хотите, чтобы я силой вас слушать заставил?

– Силой, – тускло сказал Ярослав. – Что ты о силе знаешь, порбовец…

Паша глянул на него, морщась от визга матери. За спиной пацана тени светлели, наливались белым огнем…

Ермолин выхватил нейроразрядник. Елена Андреевна метнулась к сыну, заслонила его… и осела на землю. Импульс на таком расстоянии вырубает нервную систему на несколько часов.

Ярослав глянул на тело матери, поднял глаза, сонная пустота в них исчезала, уступала место тому, чему нет слов на языке.

– Это случайно, она очнется… – забормотал Паша, пятясь, – он разглядел, что вставало за спиной Щербакова, обретало форму, тянулось вверх, выше, еще выше, распахнуло багровые глаза…

– Второй, гаси его! – заорал в паническом ужасе Ермолин, прыгая назад.

Клубящийся белым огнем пес размером с быка перемахнул через Ярослава, рванулся к Паше, но отшатнулся, поймав пулю снайпера. Распахнул крылья на весь двор, от его рычания Пашу чуть не бросило на землю…

Бойцы перемахнули через забор, ударили разом из двух стволов. Паша ломанулся к выходу, сгребая по пути Данилу.

– Отходим. Жора!

– Уже еду!

За забором одна за другой ударили три винтовочные гранаты, Паша вылетел на дорогу, и его нагнал дикий вопль.

Так кричит человек, раздираемый заживо. Снайпер бил с позиции, потом сорвался – видать, тоже разглядел, во что стреляет. Туша «Самодержца» с визгом развернулась перед Ермолиным, он зашвырнул Данилу в салон, заскочил следом. Снайпер запрыгнул во вторую машину, и в этот миг ворота взорвались. Белый пес перемахнул дорогу, ударил головой, и трехтонная туша «Самодержца» впечаталась в столб освещения. Псина махнула лапой, сорвала бронированную дверь, сунула морду в салон, озаряемый вспышками выстрелов…

– Ходу, Жора, ходу! – заорал Ермолин, сорвал гарнитуру – слышать это было невозможно.

– Там же парни…

– Чем ты им поможешь, нейроразрядниками? Гони на базу!

Вездеход вылетел на улицу Глухова, рванулся к Туапсинскому тракту. Ермолин уставился в окно, царапая обивку двери. Его трясло.

«Самодержец» выломился на забитую Туапсинку, снес бампер неуступчивому извочику и рванул по встречке в сторону объездной. На мосту он едва разминулся с серым усиленным «Лифаном» с числовиками ряда «Аз».

* * *

– Ну совсем обнаглели, – заметил водитель. – Видал, Ваня? Это ж эти, с Колдун-горы…

Десятник суждукского Тайного приказа Иван Травкин кивнул и набрал дьяка. «Лифан» съехал с моста, принял правее, готовясь пробиваться через многоверстовую пробку, которая дотянулась от Северного камнехода уже до Геленджика.

Впереди, саженях в двухстах, машины вдруг взорвались отчаянным, истерическим воплем, словно разом десятки водителей вдавили гудки побелевшими пальцами.

– Гудят, гудят, а какой смысл? – сказал Михалыч, водитель. – Все равно никто никуда не поедет…