Читать книгу - "Последний вольный - Виктор Волох"

— Ты даже не попытался. Ты спасал свою шкуру.

— Я хотел вернуться! Я клялся, что вернусь!

— Но не вернулся. Десять лет, Макс. Десять лет она гнила в той тьме, ломалась, срасталась неправильно, превращалась в монстра, пока ты пил чай на Хитровке, читал книжки и жалел себя. Ты жил взаймы.

Стены давили. Потолок опускался, готовый раздавить меня, как таракана. Тени хватали меня за одежду, тянули назад, в эти двери, в этот ад вины, предлагая остаться там навсегда, искупить грехи бесконечным повторением.

Осталась последняя дверь. Прямо передо мной.

Она была черной, обугленной, горячей на ощупь. Из-под неё выбивался багровый свет и дым.

Я знал, что там. Каждая клетка моего тела знала. Я не хотел открывать. Я лучше умру здесь, в коридоре.

— Открой, — приказала Ярина.

Я поднял на неё глаза. Сейчас она не была призраком подруги. Она была Судьей. Её лицо было строгим и страшным.

— Открой и смотри.

Я протянул дрожащую руку. Металл ручки был раскален, он обжег ладонь, привариваясь к коже. Я закричал, но толкнул дверь.

За дверью пылал огонь.

Ритуальный зал. Пентаграмма на полу светится адским светом. Воронов стоит в круге, читая заклинание на языке, от которого лопаются барабанные перепонки. В центре, привязанная к алтарю, бьется Ярина.

Пламя уже лижет подол её белого платья.

И я. Я стою у выхода, в тени колонны. У меня в руках ритуальный нож. Я свободен. Охрана отвлеклась. Я мог бы бросить нож. Я мог бы перерезать линию мела, нарушить круг. Я мог бы отвлечь Воронова на секунду. Это дало бы ей шанс. Или мы погибли бы вместе.

Но я стою и смотрю. Я парализован страхом. Я думаю только об открытой двери за спиной. О ночном воздухе. О жизни.

Я вижу, как загораются её рыжие волосы. Я слышу тот самый крик, который будит меня по ночам уже десять лет. Крик боли и абсолютного, тотального неверия.

Она поворачивает голову и смотрит на меня сквозь стену огня. И в её глазах нет мольбы. В них приговор: «Ты позволил этому случиться. Ты выбрал себя».

Я отшатнулся от двери, падая на пол коридора, кашляя от дыма. Запах горелого человеческого мяса заполнил легкие, вытесняя кислород.

Ярина стояла надо мной. Реальная Ярина из Крома. Её платье дымилось. Половина лица была обожжена до кости, кожа свисала лохмотьями, обнажая зубы в вечной улыбке черепа.

— Ты убил меня, Максим, — сказала она просто, без эмоций. — Не Воронов. Он был просто палачом. Ты был другом. Ты убил меня своим бездействием. Своей трусостью. Ты променял мою жизнь на свой побег. Твоя свобода куплена моей жизнью.

— Прости меня, — выл я, размазывая слезы и сопли по лицу, царапая пол ногтями. — Прости, прости, прости… Я не мог… Я испугался…

Она опустилась рядом. Взяла меня за руку своей обожженной, костяной рукой. Боль была адской, пронзающей до плеча, но она отрезвляла. Она выжигала истерику.

— Прощение надо заслужить, — прошептала она мне в лицо. — Слезами мертвых не поднимешь. Вставай. Ты прошел.

— Куда? — прохрипел я. — В Ад?

— К нему. Вставай!

Она рывком подняла меня на ноги.

Поднял голову. Стены с дверями исчезли, растворились в дыму, как дурной сон.

И снова стоял в вестибюле усадьбы. Передо мной была та самая массивная дубовая дверь кабинета Воронова.

Я был раздавлен, выпотрошен, уничтожен. Каждая моя подлость, каждая трусость были вытащены на свет и взвешены. Но я был здесь. Я прошел сквозь свою вину и не умер. Я принял её. Да, я тварь. Да, я трус. Но я живая тварь, и у меня есть дело.

Ярина стояла рядом. Снова целая, в чистом платье, без ожогов. Но в глазах её была бездонная тьма Крома. Она кивнула на дверь.

— Иди. Он ждет. И помни про Ключ и Клинок. Не повторяй ошибок.

Я поднялся, шатаясь, как пьяный. Вытер мокрое лицо рукавом куртки. Страха больше не было. Не может бояться тот, кто уже сгорел изнутри.

Положил руку на ручку.

Толкнул дверь кабинета.

Она открылась бесшумно, на смазанных петлях.

Внутри всё было так, как я помнил, и так, как я видел в видении. Идеальная копия. Камин с беззвучным, холодным огнем, пожирающим поленья, но не дающим тепла. Массивный дубовый стол, заваленный картами. Пустое высокое кресло, повернутое спинкой ко мне, но хранящее отпечаток силы хозяина. Запах старой магии, воска, дорогого табака и запекшейся крови.

На противоположной стене, в десяти шагах через ковер, была еще одна дверь. Приоткрытая. Сквозь щель бил луч чистого, ослепительно белого света — выход из Крома, выход из кошмара, путь обратно в мое тело в особняке Варламова.

Я сделал шаг вперед, ступая на мягкий ковер, и…

Глава 16

Мир моргнул.

Это было не похоже на смену кадра в кино. Это было так, словно веки самой реальности судорожно сжались, выдавливая из глаз слезы, а когда они разомкнулись, декорации кабинета сменились душным, липким маревом.

Школьный двор плавился в зное, типичный московский «колодец» спального района где-то на окраине, в Выхино или Бирюлево. Место, где надежда умирает раньше, чем успевает родиться. Небо цвета выцветшей, пыльной тряпки нависало над типовой панельной пятиэтажкой. Солнца не было видно за смогом, но его присутствие ощущалось как тяжелый утюг, прижатый к затылку. Стены дома, нагретые за день, отдавали жар, швы между панелями казались воспаленными шрамами.

Под ногами поддавался мягкий, поплывший асфальт — московская смесь битума и грязи, в которую влипаешь подошвами. В углах двора, гонимый горячим сквозняком, скатывался в грязные комья тополиный пух. Я почувствовал этот запах — густой, тошнотворный коктейль из раскаленного бетона, выхлопных газов и сладковатой гнили от переполненных мусорных баков, которые на жаре начали бродить.

Несмотря на удушающую духоту, за ржавыми гаражами-ракушками сбилась в стаю местная фауна: подростки. Пацаны в дешевых синтетических майках и шортах, потные и красные, громко ржали, лениво сплевывая шелуху от семечек. Их смех звучал вяло, но агрессивно — как жужжание мух над падалью. Девчонки в слишком коротких юбках и топиках, с потекшей от жары косметикой, обмахивались ладонями и хихикали, жадно затягиваясь сигаретами, дым от которых висел в неподвижном воздухе сизой пеленой.

Я знал этот двор. Я знал каждую трещину в асфальте, из которой пробивалась сухая, пыльная трава.

Один парень стоял в стороне, метрах в десяти от компании, вжимаясь спиной в единственное пятно тени от стены бойлерной. Стена была шершавой и горячей даже здесь. Он был изгоем в этой стае,