Читать книгу - "Сила - Наоми Алдерман"

Ничего. Недолет. Катушка плюхается на мягкую землю, мертвую, как кровь. Солдатка лезет выше, раздвигая ветки дубинкой. Тунде берет другую катушку, эта потяжелее, и он мельком недоумевает, почему так. Потом вспоминает – сюда он сложил американскую мелочь. Можно подумать, ему в этой жизни еще пригодятся пенни. Он едва не смеется вслух. Зато тяжелая – это хорошо. Лучше полетит. На миг ему хочется прижать ее к губам – так один его дядька целовал квитанцию на скачках, когда лошади на экране шли голова к голове, и вместе с ними рвался вперед всем телом. Лети, катушка. Ради меня.

Тунде роняет руку. Раскачивает маятником – раз, и другой, и третий. Давай. Не подведи. Самой же хочется. И запускает.

Лязг выходит гораздо громче, чем Тунде ожидал. Катушка ударяется прямо под краем. Если так громко, значит, бочка не полна. Грохот дикий, бочка трясется – как будто это нарочно, как будто кто-то возвещает свое появление. По всему лагерю оборачиваются. Так, отлично. Тунде поспешно повторяет маневр. Еще одна катушка – в этой спички, чтоб не мокли. Довольно тяжелая, сойдет. Снова сумасшедший гонг. Словно там кто-то есть, кто-то решил сопротивляться. Какая-то идиотка вызывает на себя ураган.

Военнослужащие сбегаются со всего лагеря. Пока не добежали и не разглядели, что происходит, Рокси успевает отодрать толстую древесную культю и тоже запустить в бочку, чтоб металл вновь загрохотал и завопил. Солдатка, которая почти взобралась на дерево, торопливо сползает – спешит первой осадить дурочку, возомнившую, будто можно сопротивляться столь превосходящим силам.

У Тунде болит все тело, все источники боли – и судорога, и сломанные кости – слились в один, и между ним и Рокси почти не осталось пустоты, и он видит ее рану и шрамы, и ему больно, словно разрезали его собственную плоть. Он подтягивается, ногами нащупывая толстый сук. Пробегает по нему. Рокси за ним. Они спрыгивают, надеясь, что за деревьями женщины из лагеря не заметят.

Ковыляя по топкой земле, Тунде рискует разок обернуться, и Рокси следит за его взглядом – может, солдаткам надоело играть с пустой бочкой, может, они ринулись в погоню.

Но нет. Бочка не пуста. Солдатки пинают ее, и смеются, и нагибаются, и извлекают содержимое. Точно при фотовспышке, Тунде видит и Рокси видит, что́ нашлось в бочке. Там прятались двое детей. Солдатки их достают. Детям лет пять или шесть. Они плачут – их вынимают, а они сжимаются в комочки. Крохотные, мягкие зверьки, пытаются защититься. Пара синих штанишек с обтрепанными обшлагами. Босые ноги. Сарафан в пятнах желтых ромашек.

Будь у Рокси сила, Рокси бы вернулась и испепелила всех этих мерзавок до единой. Но силы нет, и Тунде хватает Рокси за руку и тащит вперед, и они бегут. Эти дети ни за что бы не выжили. Могли и выжить. Они бы все равно бедствовали здесь и умерли. Могли и выжить.

Рассвет холоден, и они бегут рука в руке, не желая отпускать друг друга.

Она знает эти края и безопасные дороги, а он знает, как найти укромное место и спрятаться. Они бегут, а потом переходят на шаг и все равно идут милю за милей, молча, не разнимая ладоней. Ближе к вечеру Тунде видит заброшенную железнодорожную станцию, таких полно в этих местах, ждали советских поездов, что так и не прибыли, и теперь там в основном гнездятся птицы. Они разбивают окно, вваливаются внутрь и находят какие-то заплесневелые подушки на деревянных скамьях, а в шкафу – одинокое сухое шерстяное одеяло. Разводить огонь не смеют, но забиваются под одеяло в угол.

Тунде говорит:

– Я сделал что-то страшное, – а она отвечает:

– Ты спас мне жизнь.

Она говорит:

– Что делала я – ты, чувак, не поверишь даже. Очень плохое, – а он отвечает:

– И ты спасла мне жизнь.

В ночной тьме он рассказывает ей про Нину, как она опубликовала его текст и его фотографии под своим именем. И как теперь он понимает, что она всегда поджидала случая все у него отнять. А Рокси рассказывает ему про Даррелла и про то, что он отнял у нее, и Тунде понимает все: почему она так держится, и почему пряталась долгими неделями, и почему считает, будто ей нельзя домой, и почему не обрушилась на Даррелла сразу и с великой яростью, как сделал бы любой Монк. Она почти забыла собственное имя, пока ей не напомнил Тунде.

Один из них говорит:

– Почему они так поступили, Нина и Даррелл?

А другой отвечает:

– Потому что могли.

Иного ответа нет и никогда не было.

Она сжимает его запястье, и ему не страшно. Она большим пальцем гладит его по ладони.

Она говорит:

– Я думаю вот чего: я умерла, и ты тоже. Как тут развлекаются мертвецы?

Оба ранены, обоим больно. У него, кажется, сломана ключица. Всякий раз, когда шевелишься, там скрежещет боль. Говоря теоретически, он теперь сильнее, чем она, но над этим оба смеются. Она низенькая и плотная, как ее отец, с такой же толстой бычьей шеей, и дралась она чаще, и драться она умеет. Он игриво толкает ее на пол, она игриво вжимает большой палец туда, где ему больнее всего, между шеей и плечом. Как раз хватает, чтоб у него звезды из глаз посыпались. Он смеется, и она смеется, и оба задыхаются, два дурака в глазу бури. Их тела переписаны страданиями. Бойцового запала у обоих не осталось. В этот миг они сами не понимают, кто из них кто. Они готовы приступить.

Не спешат. Раздеваются только наполовину. Она обводит старый шрам у него на талии – сувенир из Дели, где он впервые познал страх. Он губами касается воспаленного рубца вдоль ее ключиц. Они лежат бок о бок. После того, что они видели, оба не хотят ни быстро, ни жестко. Касаются друг друга нежно, нащупывают, где они похожи, а где различны. Он показывает ей, что он готов, – и она тоже готова. Они сливаются легко, словно ключ входит в скважину.

– Ах, – говорит он.

– Да, – говорит она.

Получается хорошо – она вокруг него, он внутри нее. Они совпадают. Двигаются медленно и нежно, помня о боли друг друга, с улыбкой, и сонно, и ненадолго позабыв страх. Кончают, тихо, зверино урча, тычась друг другу в шеи, и так и засыпают, сплетясь ногами, под найденным одеялом, в сердце войны.

Замечательно сохранившаяся резьба Эпохи Катаклизма, датировка – около 5000 лет назад. Найдена в Западной Британии. Резные артефакты неизменно обнаруживаются в таком виде – из центра что-то нарочно вырублено, однако невозможно реконструировать, что именно утеряно. Теории гласят, помимо прочего, что этими камнями обрамлялись портреты, или списки местных указов, или это просто прямоугольные произведения искусства, а в центре не было ничего. Выдалбливали явно из протеста против того, что было – или же не было! – изображено на центральном фрагменте.