Читать книгу - "Ракетчик звездной войны - Валерий Большаков"

– Это ПМП! Гаси ее!

Легко сказать… Кузьмичев моментально вспотел. Мигом разведя шов, он выпростал голую руку и ткнул ее в дыру. Возникло перекрестие. С трудом наведя его на куполок, в щель которого уже просовывался ствол, Георгий сжал палец. Лучей «пакетника», сложенных в убийственный пучок, он не увидел – вакуум не позволил, зато насладился результатом. Рядом с куполком ПМП образовался кратер – мгновенно вырытая в броне яма, плещущая жидким расплавом желтого и белого цветов. Ствол ПМП замер – видать, импульс пакетника что-то повредил. Кузьмичев старательно навел перекрестье поточней, и снова сжал палец, словно нажимая на курок. Пакетный лазер разнес куполок, и теперь на борту транспорта калились уже два кратера, смыкаясь боками на манер восьмерки.

– Молодец, Гошка! Так их!

– А то! – гордо сказал Кузьмичев.

– А сейчас моя очередь…

Подведя космоистребитель вплотную к борту транспорта, Алехин отклонился вбок. Освободив одну руку из контактов биоуправления, он сунул ее в «дыру стрелка».

В борту транспортника вспыхнул кратерок. Он удлинился, превращаясь в огненную борозду. Борозда перешла в угол, угол – в букву «П», а еще одна борозда дописала квадрат.

– Ходу, ходу… – пробормотал Алехин, лихорадочно вынимая руку из одного отверстия и пихая ее в другое.

Космоистребитель мягко наехал на квадрат со рдевшими сторонами и вдавил его внутрь. Вырезанный пласт подался, плавно отошел и вдруг резко упал, словно обретя вес.

– Ага, – определил Алехин, – локальная грави-установка включена. Ладно…

Космоистребитель вошел в нутро корабля впритирочку и чиркнул днищем по полу. Проехав на пузе в потемках, машина клюнула носом, и Кузьмичев тотчас же ощутил прилив веса.

– Приехали! Застегнись. Все включил? Дай я…

Алехин помог Георгию справиться с синтезатором и быстро облачился сам. Сняв с зацепов лучевик, он сказал:

– Пошли!

Кузьмичев кивнул только и побурел. Ведь свой бластер он оставил в кобуре, а кобура под пленкой! Вот гадство…

– Здесь у них шлюз-камера, – тихо проговорил Алехин, ощупывая стенку. – Ага!

Нажав на какую-то выпуклость, Антон добился того, что часть стены перед ним разъехалась, окатив его потоком снежинок.

– Это замерзший воздух.

Кузьмичев зябко поежился. На дворе-то, оказывается, минус двести… Так и простудиться можно.

Стена заросла за ними, в просторной шлюз-камере вспыхнул свет, а потом и вход открылся. Алехин тут же вскинул лучемет. В проеме мелькнул (или мелькнула? или мелькнуло?) себума, и короткий импульс прожег вескусианина насквозь.

Кузьмичев торопливо расстегнул автоном-комплект, доставая свой бластер. Ну вот, совсем другое дело…

Мельком глянув на себуму – ух, и отвратные же эти негуманоиды… – Георгий осмотрелся. Они с Алехиным находились в огромном коридоре, по которому могли бродить слоны, причем стоя на задних ногах. Даже хоботами они не достали бы до потолка. А в ширину коридора хватало, чтобы тут спокойно разъехались два танка. Проспект!

– Вперед! – сказал Алехин и крякнул: – А чего это я раскомандовался? Ты у нас координатор!

– А то я знаю, где тут что…

– Думаешь, я в курсе?

Кузьмичев глубокомысленно хмыкнул и достал коммуникатор.

– Вызываю Иллариона Матвеича.

– Але, Кузьмич?

– Вы где?

– Мы? Во внешнем кольцевом коридоре, себумы его называют Большим.

– Спросите, – дал подсказку Алехин, – в каком секторе.

– А в каком секторе?

– Сейчас узнаю… Пилот говорит, в пятом!

– Это за сектор от нас, – сориентировался Антон, – мы в третьем.

– Ждите нас! – сказал Георгий. – Или идите навстречу – мы в третьем. Дед, нужно «языка» взять! Ну, живую и разговорчивую себуму, чтоб ее допросить. Будете переводчиком!

– Всегда пожалуйста!

– Двинулись, – сказал Кузьмичев, пряча коммуникатор. – Кстати, налево или направо?

– Туда, – указал Алехин верный путь, и пилот со стрелком быстро пошагали навстречу своим.

Большой коридор больше всего напоминал бесконечную анфиладу залов, длинных и вытянутых в высоту. Залы-отсеки разделялись толстыми переборками, в проемах которых смыкались полупрозрачные створки дверей. Скорее, даже ворот.

Почти все двери-ворота стояли раскрытыми, одна только переборка не признала в людях своих и не пожелала раскрыть створки. Пришлось выжечь узел распознавания коротким импульсом – двери плавно разъехались. А сразу за ними Кузьмичев увидел четырех представителей вида хомо сапиенс – Воронина, деда Лариона и двух пилотов-нормалов, незнакомых ему.

– Здорово, земляне! – заорал Алехин.

Молодые нормалы смущенно заулыбались.

– Знакомься, Гоша – это Аркадий, а это – тезка твой, тоже Георгий.

Курчавый Аркадий и курносый Георгий-2 торжественно пожали руку самому координатору.

– А теперь без церемоний, – объявил Кузьмичев. – Ищем своих или местную сволочь, чтоб указала дорогу. Вперед!

– Я думаю, – сказал дед Ларион, – что себум надо искать ближе к центру, за Малым коридором. Там у них и рубка, и жилые отсеки.

– Ведите!

И дед Ларион повел. Свернул в первый же поворот и вывел группу в радиальный коридор, имевший привычный человеческий размер. Его стены, шершавые и мягкие, светились изнутри, заливая все бестеневым светом, неярким, но и не режущим глаз.

– Вызываю Кузьмичева! – заговорил коммуникатор голосом Виштальского.

– Слушаю, Марк. Нашел кого?

– А я у вас хотел спросить.

– Не вибрируй, одессит, все будет хорошо и даже лучше. Мы топаем в середку, к рубке. Возьмем «языка» и разговорим его. Он нам все скажет и покажет. Ты далеко?

– А черт его знает… Гиви говорит, в шестом секторе.

– Да? Так вы рядом! Короче, топайте по часовой стрелке, потом свернете в… так… в третий по счету поперечник.

– Щас мы!

Отключив коммуникатор, Кузьмичев сунул его обратно в карман.

– Бедный Марк, – вздохнул Воронин. – Влюбился, и на тебе…

– Только не надо траура, Трофим Иваныч.

– Да я ничего… Но боже ж ты мой, до чего же мне стыдно!

– За что?! – изумился Кузьмичев.

– За то, что мне так здорово! – выпалил Воронин. – Никогда в жизни я еще не чувствовал такой насыщенности, такой яркости бытия! Мне все интересно до боли, до спазма. И планета внизу, и этот корабль… Нет, я понимаю, что на нас напали, что идет вторжение, но любопытство все равно переполняет меня, перевешивая и страх, и долг!