Читать книгу - "Эйфельхайм: город-призрак - Майкл Фрэнсис Флинн"

Понедельник после Богоявления — называвшийся женщинами Понедельником юбок, а мужчинами Плужным понедельником — знаменовал конец рождественских церковных праздников. Как правило, мужчины деревни состязались в том, кто сможет пропахать фарлонг быстрее всех, но на укрытой снегом земле гонки не проводились. Однако Понедельник юбок отмечался полным ходом, и женщины Оберхохвальда весело ловили мужчин и держали их до выкупа. Название увеселения было обязано каламбуру, ибо слова юбка и месть в немецком звучали очень похоже.

Дитрих попытался — и безуспешно — объяснить смысл веселья Гансу и другим крэнкам; но удовольствие от перемены ролей ускользало от тех, кто был привязан к своему положению инстинктом. Когда Дитрих объяснил, что на День дураков батрак может быть избран править как господин, они взглянули на него с недоумением — и едва ли не ужасом.

Ванда Шмидт поймала Клауса Мюллера и держала его в мужниной кузнице до выплаты выкупа, которого пришлось ждать долго. Некоторые говорили, что они были хорошей парой, ибо мельник и жена кузнеца были одного телосложения и чуть ли не равной силы.

— Верхний и нижний жернов, — пошутил Лоренц, когда его уводила Ульрика Бауэр. — Они бы усердно поработали над подобным мне, окажись таковой между ними.

Все мужчины деревни, в свою очередь, старались быть пойманными Хильдегардой Мюллер. Жена мельника, однако, попросила только пожертвования в пользу нуждающихся. Труда Мецгер увела Никеля Лангермана — ко всеобщему веселью, ибо никто не забыл, что она уже уплатила сама за себя меркет.

Когда Анна Кольман поймала Бертрама Унтербаума, произошла драка. Оливер Беккер, мнивший для себя подобную участь, сбил Бертрама с ног и разбил ему нос. Но вместо того, чтобы побежать за победителем, как, без сомнения, полагал Оливер, Анна бросилась к поверженному юноше и, положив его голову себе на колени, обрекла себя на годы пребывания в чистилище теми эпитетами, которые она обрушила на сына пекаря. Оливер побледнел и бежал от ее языка, как некоторые говорили, расплакавшись сам.

Время спустя, когда Якоб и Берта не могли отыскать своего сына, чтобы затопить печь, обнаружилось, что Оливер вместе со своими скудными пожитками исчез, и Якоб разбранил юношу как bummer.[165]

Дитрих боялся, что парень может разнести вести о крэнках до Фрайбурга, но Манфред отказался организовать погоню.

— В такой холод, по таким сугробам? Нет, он дурак, что сбежал, и, вероятно, давным-давно уже мертвый дурак.

После сего укора Дитрих простоял на коленях в церкви три вечера подряд, наказав себя самого за то, что беспокоился за собственную судьбу, а не за судьбу потерявшего голову юноши.

* * *

На службу третьего часа, в память о Присцилле Катакомбной,[166]Скребун позвал Дитриха и Лоренца в зал к Манфреду, чтобы встретиться с Гансом и третьим крэнком. Дитрих его не знал, но заметил, что на поясе у него висело много любопытных инструментов. Крэнки расстелили на столе пергаменты, густо испещренные замысловатым узором с символами. Изображение было очень четким, но ему не доставало цветистости и великолепия работ французов и богатства ирландцев. «Стебли» расходились под резкими углами и были усыпаны занятными геометрическими «плодами» в форме кругов, квадратов и треугольников, некоторые с подписями. Дитрих подумал, что даже Иоахим, не имеющий склонности к живописи, мог бы с легкостью набросать более изящный рисунок.