Читать книгу - "Точка бифуркации - Андрей Величко"

Через пару минут я понял, где именно. Как часто бывает, искомое нашлось на самом видном месте. Вот взять, например, меня.

Родился я в деревне и до шести лет жил там. Если кто думает, что в конце пятидесятых на селе жилось зажиточно и сытно, то это он зря.

Потом родители переехали в Москву. Первое время мы обитали в бараке неподалеку от только что построенной гостиницы «Украина». Жизнь там была почти как в песне Высоцкого. Помните: «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная»? Правда, в нашем бараке комнат было меньше, десятка два с небольшим, зато та самая уборная на четыре очка вообще торчала на улице.

Двадцатидвухметровая комната в коммуналке после таких условий казалась верхом комфорта, почти дворцом. А уж когда мы переехали в хрущевскую трешку, это вообще был полный восторг.

То есть рос я отнюдь не в довольстве и сытости. Но потом, когда они наконец в первом приближении наступили, я почему-то не отрастил пузо и даже не начал жрать всякие фуагры пополам с хамонами. И тяги к роскоши не приобрел, скорее наоборот. То есть если мне приходилось контактировать с человеком в дорогом фирменном костюме, я относился к подобному с пониманием. Ну мало ли, может, у него начальник сноб и настаивает именно на такой форме одежды. Сам-то я почти всегда ходил в джинсе, она удобнее, но, наверное, не всем так повезло в жизни. Но вот понять тягу к дорогим механическим часам, которые по всем параметрам хуже хороших и дешевых электронных или, кто привык к стрелкам, кварцевых, мне было не дано. Я сразу начинал подозревать, что с человеком что-то не так. Ну прямо как в анекдоте:

– Прикинь, какой я на прошлой неделе галстук за сто баксов взял.

– Ну ты и лох! Я вчера такой же купил за двести пятьдесят.

А это означает, что меня кто-то смог воспитать в правильном ключе, именно в смысле разумного самоограничения. Осталось только понять – когда, кто, где и как ухитрился это сделать.

Октябренком я, конечно, был, но с тех времен у меня к началу взрослой жизни даже звездочки с младенцем-Ильичем не осталось, не говоря уж о воспоминаниях по поводу каких-то воспитательных процессов.

Пионерская организация? Как же, помню. Галстук, например, правильно завязать я, наверное, и сейчас смогу. Опять же эти… как их… торжественные линейки. И сбор макулатуры с металлоломом. Может, именно там меня воспитали?

Увы, не похоже. Железяки мы, как самые здоровые в классе, таскали на пару с одним будущим почти олигархом. Он потом успел покрасоваться на «пятисотом» «мерсе», в малиновом пиджаке и с золотой цепью на шее, прежде чем его пристрелили в конце девяностых. Так что не очень пионерская организация тянет на роль воспитателя.

Про комсомол я могу сказать гораздо больше. Были в нем, конечно, и положительные стороны – например, в школе он почти не мешал жить. А вот про институт так сказать уже не получалось – в студенческое конструкторское бюро МАИ попасть было возможно только через комитет комсомола. Блин, до сих пор помню, как мне там сношали мозги на предмет недостаточной общественной активности!

Правда, позже я даже слегка зауважал комсомольцев.

Дело в том, что СССР разваливала в основном его руководящая и направляющая сила, то есть партия. Разумеется, она это делала не из идейных соображений, а из чисто шкурных – номенклатурные и близкие к ним коммунисты считали, что в обновленной России хозяевами жизни станут именно они. Однако комсомольцы эту зажравшуюся мразоту обломали. В двадцать первом веке в депутатах, высших чиновниках и олигархах осталось совсем мало бывших партийцев – их съели. В основном выходцы именно из комсомольского актива. Причем некоторым даже судимость не помешала. По-быстрому крестились, исповедались у купленного батюшки – и вперед, во власть.

В общем, история показала, что с выращиванием воров, проходимцев и приватизаторов на закате своего существования комсомол справился отлично. Однако к воспитанию меня он отношения не имеет, поэтому продолжим поиск.

Семья? Наверное, да. Но главным все-таки были места, где я проводил почти все свободное время.

Сначала – астрономический кружок во Дворце пионеров. Потом – авиамодельный там же. Затем – 2-й Московский аэроклуб, полеты на планерах, а параллельно – работа в студенческом конструкторском бюро. Эх, какие там были люди!

Вот оно, дошло наконец до меня. Пора разворачивать работу с молодежью. Кому поручить? Да почему бы и не младшей сестре, Ольге. А заодно и ее мужу, он же герой, это наверняка вызовет повышенный восторг у воспитуемого юношества.

Я снял трубку телефона и распорядился к послезавтрашнему утру подготовить борт номер один к полету на Тверской вагоноремонтный завод, где Куликовский работал летчиком-испытателем.