Читать книгу - "Варяг I - Иван Ладыгин"

римские легионеры, но он был адаптирован под местные реалии. Стальные пластины, тщательно откованные, отшлифованные, подогнанные друг к другу на прочных кожаных ремнях, блестели как кусочки зеркала на солнце. Нагрудник с ребром жесткости, наплечники, защита бедер — все это я вплел в единый замысел…

Легче кольчуги, повышенная подвижность, а защита — в разы лучше!

Шлем я выковал с откидной наносной пластиной и кольчужной бармицей, прикрывающей шею и плечи.

Дошло дело и до меча.

У меня получился полуторный клинок с утяжеленной рукоятью, чтобы можно было рубить и в одну, и в две руки. Не тяжеленный, неуклюжий брус, а изящная, сбалансированная, страшная полоса стали.

Я потратил неделю, просто подбирая состав, методом проб и ошибок, тычась в темноту… Закаливал не в воде, от которой сталь становилась хрупкой, а в растительном масле и тюленьем жиру — чтобы была твердой, но упругой. Потом долго правил лезвие на точильном камне, доводя его до бритвенной, злой остроты. Он лежал у меня на коленях по вечерам, пока я, уставший, сидел у огня и смотрел на танцующие языки пламени. Имя ему я пока не придумал. Он был просто Оружием. Продолжением моей воли.

Но хутор — это не только кузница и доспехи. Это еще и жизнь. Настоящая, бурлящая… Обустроенная!

Я запустил водяную мельницу на своем ручье. Проект был чертовски сложен. Пришлось мастерить редуктор из мореного дуба и бронзовых штырей, чтобы передать вращательное усилие с горизонтального вала на вертикальный, к жерновам.

Но она заработала!

Мощный, ровный гул, а не скрип и стоны ручных жерновов. Теперь не нужно было часами молоть зерно в ступах, стирая ладони в кровь. Мои поля, засеянные по системе трехполья дали урожай, какого в этих суровых краях и не снилось. Рожь колосилась густо, а крупное полновесное зерно звенело от живительной силы.

Я перемолол его на своей мельнице в муку. Не в ту серую, грубую труху с отрубями и шелухой, что была у всех. А в настоящую, мелкого помола…

Запах свежеиспеченного, пористого и румяного хлеба из моей новой печи сводил всех с ума в округе.

Не оставил я без внимания и свой скотный двор… Добавил к нему несколько выносливых коров и десяток овец с густой шерстью — породистых, сильных, не местных заморышей. Я выменял их на пару своих топоров и три кинжала у заезжих ботландских купцов.

Ко мне потянулись местные. Сначала робко, с опаской, косились на моих суровых друзей у ворот. Потом — все смелее, с надеждой.

— Рюрик, а нельзя ли нам зерно смолоть? Мы заплатим! Монетой или работой!

Я не отказывал. Брал недорого. Часто — просто за помощь в заготовке дров или в строительстве. Мой хутор быстро стал центром округи. Сюда несли зерно, здесь чинили инструмент, здесь спрашивали совета, как лучше сохранить урожай или вылечить хромую лошадь. Я невольно стал тем, кем должен был стать — просветителем. Избавителем от проблем. Точкой опоры.

Конечно, не все шло гладко…

Сигурд и Ульф не дремали. Их злоба клокотала подземным огнем — невидимым, но готовым прорваться наружу в любой момент. То ночью забор сломают, то корову испортят, подпустив ей какую-то дрянь в корм. Пару раз пытались поджечь амбар с зерном. Но мои парни — Эйвинд, суровый и надежный Хальвдан, молчаливый и сильный Гуннар и юркий, как ласка, Ивар — несли сторожевую службу, как на передовой.

Мы выставили скрытые посты, натянули веревки с глиняными колокольчиками по периметру. Всех «ночных гостей» мы либо тихо прогоняли, либо, если те лезли с оружием, отправляли к праотцам. Без лишнего шума. Трупы бесследно исчезали в топких болотах за хутором. Война была тихой, грязной, но я давал сдачи.

Также меня вызывали на хольмганг. Целых три раза. По самым надуманным и унизительным поводам: «не так посмотрел на мою жену», «спина твоя мне не понравилась», «дышишь слишком громко».

Я выходил.

Вся моя новая техника — причудливая, смертоносная смесь исторического фехтования, армейского рукопашного боя и дикой, животной ярости выживания — творила чудеса против грубой силы местных бойцов. Я никого не хотел убивать. Но и не церемонился. Двоих я ранил — одному сломал руку, другому рассек бедро — и забрал их оружие и доспехи как трофей по праву победителя. Но одного всё же пришлось зарубить…

Это был очередной подставной ублюдок от Сигурда. Он кинулся на меня с диким воплем. Но его участь была предрешена.

Чуть позже его отец, седой и побитый жизнью бонд, попросил у меня обратно затрофееный топор — это была их семейная реликвия. Мне было жаль старика, и я отдал оружие без каких-либо сомнений. Родители не должны жить дольше своих детей…

— Больше своих сыновей на убой не посылай. — сказал я ему тогда без эмоций. — В следующий раз топор не верну.

Он ушел, не поднимая глаз. И больше его сыновья ко мне не приходили.

Слухи обо мне гадюками ползли по Гранборгу и окрестностям. Что я колдую с железом. Что продал душу темным альвам за урожай. Что моя мельница крутится силой проклятых душ. Ульф усердно сеял эту плесень, шепчась по кабакам и на посиделках со своей дружиной.

Но была и другая молва. Тихая, но упрямая. О том, что я справедлив. Что я делюсь хлебом. Что я вылечил сына бонда Йормунда от лихорадки, от которой отходили все местные знахари. Что отдал последний мешок зерна голодающей семье, у которой Сигурд вытребовал последнее в счет вейцлы. Гранборг и вся округа раскололись надвое. Одни — за Сигурда, старую, проверенную, пусть и тяжелую мощь. Другие — за меня, новую, странную, пугающую, но дающую реальную надежду силу.

Пару раз меня навещал Асгейр. Он передавал весточки от Астрид. Короткие… На бересте… С неровными, торопливыми буквами: «жду»; «верю в тебя»; «скучаю по твоим песням». Я хранил их в кожаной ладанке на груди, рядом с обсидиановым камнем.

Отвечал тем же.

Через рыжего хитрого старика до меня также доходили скупые вести от Бьёрна.

Конунг был, вроде бы, доволен моими успехами — больше зерна, больше железа, крепкий тыл. Но в его посланиях сквозила злость на мой самовольный поход к землям Ульрика Старого.

Я, через Асгейра, осторожно нащупывал почву: а что, если я смогу заключить с Ульриком союз? Не войной, а миром? Добрым словом и выгодой? Бьёрн в ответ молчал. Как могильный камень. Может, он сам метил на его земли? Считал их своей законной добычей? Я не знал. Эта неизвестность,