Читать книгу - "Да не судимы будете - Игорь Черемис"

сороковые, у кого-то были репрессированы родители. В другой ситуации им даже можно было давать трибуну — в печати, на телевидении. Но не сейчас. Потому что ими пользуются как раз антисоветчики, которые вместе с борьбой против наследия Сталина проталкивают и борьбу против советской власти. Или даже шире — против СССР.

На этот раз Бобков молчал значительно дольше.

— Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, — наконец сказал он. — И есть предложения, как этого избежать?

Я кивнул и достал из папки два рукописных листка.

* * *

На эту записульку я потратил часов пять в субботу и воскресенье. Правда, большую часть этого времени я просидел без движения с занесенной ручкой, не решаясь написать то, что собирался. Всё же по нынешним временам моё предложение тянуло на натуральную ересь, хотя ничего сверхъестественного я предлагать не собирался.

Мне был по нраву китайский путь, про который, правда, сейчас были не в курсе и сами китайцы. Их Мао Цзэдун ещё в шестидесятые натворил много всякого, ну а культурная революция с отрядами хунвейбинов и внесудебными расправами над политическими противниками оказалась настоящей кровавой баней, которая коснулась чуть ли не каждого китайца. Даже минимальные оценки числа погибших намного превышали советский 1937 год, а максимальные были близки к тем цифрам, которыми оперировал Солженицын в отношении сталинских репрессий.

И эта резня осталась незамеченной мировым сообществом — впрочем, в новейшей истории такое случалось регулярно. Сами китайцы вскоре после смерти Мао покаялись, но своеобразно — ставший новым лидером страны Дэн Сяопин сказал, что заслуги и ошибки Мао находятся в соотношении 70 к 30. Мао не стали вымарывать из истории Китая, не стали делать фигурой умолчания. Он остался создателем государства и коммунистической партии Китая, мощной фигурой, которую наследники даже не стремились затмить. Фактически Мао был для Китая одновременно Лениным и Сталиным, объектом поклонения, но при этом все помнили, что он был живым человеком и мог совершать ошибки.

Вот эту формулу я и предлагал внедрить у нас, выбивая почву у антисталинистов. Не замалчивать проблему, заметая её под ковер; не делать вид, что чего-то не было. Наоборот — вести честный разговор власти и народа, признавая ошибки и превознося достижения. Не каяться, не платить, не посыпать голову пеплом — в общем, действовать примерно так, как действовали в моем будущем западные страны, когда им напоминали о неприглядных моментах их собственной истории.

Это я даже вынес отдельным пунктом — то есть предложил начать масштабную кампанию, чтобы тема жертв колониализма не сходила с повестки дня. Тыкать каких-нибудь бельгийцев в деятельность их короля Леопольда II в Конго, а британцам напоминать хотя бы про то, что они периодически устраивали в Индии настоящий голод, во время которого индийцы умирали миллионами. Ну и американцам указывать на то, как они обошлись с индейцами. В общем, занять их настоящим делом, чтобы они не имели возможности сосредоточиться только на страшном тиране Сталине, а то получится, как с Иваном Грозным, который по сравнению с современными ему европейскими монархами был настоящим душкой, но оказался чудовищем, когда цели Европы совпали с целями Романовых.

Про это я тоже написал — исторические аналогии у нас любили.

Бобков, кажется, прочитал мою писанину трижды — возможно, с первого раза он не поверил своим глазам. Потом уставился на меня. Я подобострастно посмотрел в ответ.

— Да уж… — протянул он, задумчиво тасуя два несчастных листка. — Не ожидал, Виктор, честно — не ожидал. Но теперь я верю, что предложение про иноагентов тебе никто не подсказал.

Это признание немного выбило меня из колеи. Оказывается, всё это время начальство считало, что ту инициативу кто-то продвигает моими руками — и, видимо, Политбюро обязало Андропова неустанно искать настоящего автора. Интересно, что они подумали, когда я выпросил разрешение на разговоры с Молотовым и Маленковым? Но углубляться в эту тему я не стал. Хотят искать черную кошку в темной комнате — и ладно.

— И что вы думаете? — я кивнул на свою записку.

— Интересная мысль, — сказал Бобков. — Ты хочешь оформить это в качестве предложения?

— Если это не нарушит каких-то планов, о которых я не знаю.

Он хмыкнул.

— Осторожничаешь?

— Страхуюсь, — я пожал плечами. — Это не иноагенты, если в этом вопросе я пойду вразрез с линией партии и буду настаивать на своем… сами понимаете.

— Понимаю, — подтвердил Бобков. — Тут же станешь настоящим диссидентом, как наши подопечные. Но это действительно любопытно и может пригодиться… в нашей работе. Но сам я такое решить не могу. Если ты не возражаешь, я ознакомлю с твоей запиской Юрия Владимировича. Сможешь ответить на его вопросы, если они у него появятся?

— Смогу, Филипп Денисович, — твердо сказал я.

[1] Напомню, что Александр Некрич — автор книги «1941.22 июня», изданной в 1965 году, последний осколок хрущевской оттепели. Некрич был первым, кто взялся доказывать, что во время Великой Отечественной Красная армия отступала до Москвы только из-за Сталина. Его поддерживал Петр Якир (тот тогда пытался доказать, что Тухачевский, Якир-старший и прочие — великие военачальники) и вот этот Петровский — 30-летний сотрудник музея имени Ленина. Некрича в итоге раскритиковали, в 1976-м он уехал из СССР. Про Петровского информации мало — умер в 2010-м, но чем жил с семидесятых — непонятно.

Глава 18

«Голос странный звучал»

Пятое сентября для меня началось сумбурно. В три часа ночи меня разбудила Татьяна, которая пожаловалась на боли внизу живота. Рожать ей вроде было рано, воды тоже не отходили, и я потянулся к телефону, чтобы просто вызвать скорую и спихнуть эту проблему на специалистов, поскольку знал, что не справлюсь с ней самостоятельно. Но Татьяна уже проснулась и быстро привела меня в чувство, заставив мой сонный мозг работать чуть лучше.

В советское время многое определялось волшебным словом «прописка» — это означало и прикрепление, например, к поликлинике, а ребенка — к детскому саду и школе. Но были и ситуации чрезвычайного характера, когда волшебство прописки не действовало. И боль у глубоко беременной женщины как раз и подпадала под определение «чрезвычайного характера». То есть вызванная скорая помощь повезет Татьяну в ближайший роддом — я мог