Читать книгу - "Пастухи чудовищ - Антон Корнилов"

Внутри этого дома – старого, двухэтажного – было просторно и пусто. Но не темно. Яркое зимнее солнце лупило через окна с выбитыми стеклами, раскидывало косые желтые четырехугольники по полу.

– Значит, как и договаривались, – сказал я. – Ты его на себя поведешь, а я рубану…

Дега кивнул.

Я осторожно-осторожно – приставным шагом, как когда-то давным-давно на школьных уроках физкультуры, – двинулся в сторону. Под ногами хрустела смерзшаяся, покрытая инеем пыль.

За закрытой дверью, лицом к которой остался стоять мой кореш, опять что-то грохнуло. Послышался очень низкий утробный клокочущий звук. Вот если запись поросячьего хрюканья прокрутить на самой низкой скорости, выйдет нечто подобное…

– Может, дверь надо было приоткрыть? – предположил Дега.

– Зачем? – отозвался я. – Боишься, он не пролезет, что ли? И вообще – хорош трепаться! Давай поехали…

Дега пошевелился. Потом принялся приседать, подпрыгивать, размахивать руками, будто делая зарядку.

Утробный рокот за стенкой стих. И почти сразу же мы услышали быстро приближающиеся шаркающие шаги.

Порченый вошел не через дверь. Он ворвался, с треском проломив стену. И остановился на мгновение – прямо в четырехугольнике солнечного света, – сгорбленный, оплывший. Сквозь слой грязи тускло проглядывали лохмотья оранжевой робы железнодорожного рабочего. Порченый повел низко опущенной башкой туда-сюда, точно принюхиваясь… Да нет, не могут они чувствовать запахов. И звуков слышать не могут. И глаза их, налитые мутной слизью, ничего не видят. А вот движения порченые распознают. И, оказавшись в непосредственной близости от живого существа, способны его каким-то образом почувствовать… Этому нас уже научили.

Дега скользнул назад. Порченый рванулся к нему – как-то уж очень стремительно рванулся, неожиданно стремительно.

И тогда я без разгона прыгнул на стену, оттолкнулся от нее, взметнулся до самого потолка и ударом ноги сломал мертвяку шею в тот самый рассчитанный момент, когда он, поравнявшись со мной, притормозил и принялся, почуяв новую жертву, разворачиваться.

Порченый рухнул, моментально словно оцепенев. Только разбухшие его конечности чуть подергивались, и башка постукивала затылком о мерзлый пол. Один глаз вытек от удара, а черный провал пасти то открывался, то закрывался, утробно рокоча.

Я добил тварь, размозжив каблуком височную кость.

– Тьфу ты… – передернулся Дега. – Противно… Будто человек.

– Да ведь не человек же, – возразил я. – Так… Пустышка.

В левой стороне груди порченого торчал заржавевший уже нож с обломанной деревянной рукояткой. Давно, видать, торчал.

– А резвый какой попался, да? – заметил еще мой кореш. – У меня даже мысль мелькнула, что ты не успеешь. Хотел уж сам его опрокинуть…

– Хотелка не окрепла еще, – сказал я. – Заранее же решили: ты на подхвате, я работаю.

Шорох позади заставил нас рывком обернуться – через открытую дверь соседней комнаты мы увидели, как в пустом проеме окна мелькнул чей-то силуэт.

– Бдит твоя маруха! – усмехнулся Дега. – Прикрывает нас. На карнизе, что ли, сидела, ситуацию контролировала? А чего контролировать, делов на три копейки. Не доверяет нам…

– Скорей уж себе, – сказал я. – Она ж нас учила.

– Тихо!

Мы прислушались. Откуда-то снизу доносились едва различимые поскребывания.

– Посмотрим? – предложил я.

– Куда ж денемся…

Мы вышли к лестничному пролету, заглянули вниз. Там, на площадке первого этажа, у двери черного выхода мы увидели еще одного порченого.

– Ну, это будет совсем легко, – оценил Дега.

Видимо, мертвяк когда-то свалился в пролет. И теперь он, насаженный на кривой прут сломанных лестничных перил, косо висящий, все продолжал куда-то идти. Закостенелые его пятки мерно скребли по грязному полу.

Мы спустились на первый этаж. Порченый, почуяв нас, забеспокоился, руки его с обломанными ногтями взметнулись в воздух, бестолково засучили. Затрепыхались обрывки одежды, осыпая все вокруг ошметками грязи, заворочалась голова, облепленная длинными свалявшимися прядями волос, похожими на веревки.

– А ведь это баба! – пригляделся Дега. – Глянь, сиськи!.. Ого, первый раз вижу порченого-бабу! Интересно, красивая была?..

– А она и сейчас ничего. Ты бы вдул?

Мой кореш хмыкнул:

– Тебе хорошо говорить, у тебя-то с Веткой третий медовый месяц начинается. Тебе-то – полный кайф. А у меня – облом на обломе. Иринка с Егоршей замутила, что в нем только нашла, в этом козлобородом?.. Я уж к тете Зине с кухни подкатывал, а она смеется… Так что скоро я и на такую… – он кивнул на порченую, – согласен буду.

– Ну раз подписался, значит, и карты тебе в руки.

– В смысле?

– В прямом. Не оставлять же ее так. Вдруг да освободится.

Дега вздохнул, брезгливо покривившись. Я повернулся к двери черного выхода, подергал ручку – заперто. Позади меня ухнул тяжкий удар, раздался хруст, и скребущие звуки стихли.

– Готово, – пробормотал Дега. – А тут закрыто, что ли? Посторонись!

Разбежавшись, он вышиб дверь. Мы вышли на задний двор. Прямо перед нами громоздились мусорные баки, давно переполненные, превратившиеся в основания для пологих мусорных холмов. Слева торчал ржавый остов громадного грузовика, с которого давным-давно поснимали все мало-мальски ценное. Справа, под покосившимся забором мертвого палисадника, темнел, выглядывая из-под просевшего снега, труп в изодранной телогрейке – нисколько не страшный, органично вписывающийся в здешний безрадостный пейзаж. На трупе копошилась в прорехах телогрейки большая ворона, косясь на нас одним глазом с подозрительным интересом.