Читать книгу - "Империя Машин: Пограничье - Кирилл Кянганен"

его неподдельный служитель! Страшно, правда страшно. Я веду людей к грому, чтобы они воочию оскорбились трусливостью и эгоизмом своим. Чтобы, вновь обращая взгляд на входные ворота позади, ощущали стены, что грели их и оберегали. Укрепления, которые они ныне оставили. Я корю падших грешников за отступничество и измену. В ледяном пламени Бездны гореть им. Я – воля миропорядка и звезда, венчающая купола… Его! Божественное отражение на погрязшей в лености и малодушии земле. И потому громче звон! Гремите колокола! И пусть содрогнется душа каждого неверного, чье сердце испито плачущими пороками. Что и не сердце вовсе, а сосуд для них и вместилище. Потому братья, да воспалим огни выше небес, чтобы сами небеса потеснились и притихли в час… страшный час суда и исхода». – речь прокурора как бы застыла, пробивая беззащитные лбы жителей. Он глубоко дышал, глаза яростно блестели. «Разведите огни, ибо сегодня полнолуние сменится алым рассветом!»

После внушительной речи, Александр казнил часть заговорщиков. Других приговорили к исправительным работам в рудниках. После нескольких «отборов» и «чисток», он вернулся к будничным обязанностям. Одной из них было прочесывание пограничных застав. Когда они подъехали, прокурор соскочил с повозки, направляясь к форпосту. «Комендант восточного дозора доложите, кто в мое отсутствие не участвовал в дежурстве или патрулировании?» – прокричал Александр, но никто не вышел навстречу. Увидев лишь «ленивые потуги» солдат по уборке конюшен, его обуял гнев:

– Воспитательная работа?! Он с крюка схватил смятый кожаный хлыст, – ко мне! Живо, окаянные! Постройся! Объяснись! Ты! Отвечай!

Александр спокойно заслушал причину наказания первого. Казалось, он все понимает, но вот, солдат закончил, уверенный в том, что получил сполна. Но прокурор был иного мнения.

– Разгуливал и тискал девок? Пока твои товарищи по службе истребляли сорняк? И тут случилось невообразимое: он завел руку за спину и резким движением застрелил… Из револьвера. «В отходы! Чтобы никогда не позорить честь офицерского мундира. Ни в мою смену!»

«Далее перебежчик в клетке… – кажется, у Александра случилась амнезия, – нет, семья перебежчиков». Отец грудью защищал жену, а та прятала под юбкой дитя. «Сколько лет от роду?! Отвечать!» Звуки хлыста, он пригнулся, чтобы расслышать слетавшие с губ слова. «Понятно! А затем застрелил ребенка. – теперь и причины вам жить здесь нет». Мужчина впился руками в решетку, губы побелели от давления зубы треснули и посыпались, «Да я тебя голыми руками, правительственная падаль…». «В карцер! через сутки на прием. Не исправится – расстрелять. Следующий гарнизон! Мы отчистим мир от свободолюбивой моли, которая портит облик почтенного гражданина».

Его методы пугали, и люди сами бежали навстречу своей погибели, не ведая, что откровенностью и мольбами о прощении Александр лишь подпитывал некогда испепеленную душу. А они – виновные и невинные, праведники и грешники, святые и шелудивые, – все, все пошли на уголь. Топку обледенелого сердца, нуждающегося в вечной встряске. И в этом смысле, остров Скал открывал свое второе обличье. Александр являлся его живым воплощением, а порядок, который он стремился установить – соответствовал перенесенным страданиям детства и юности.

Он намеревался взяться и за корабли, когда покончит с внутренними предателями. Но случится это не раньше, чем сам дух Неизвестного выветрится по частичке в океан. Лишь когда каждый дюйм его «праведной» свободы погрязнет в пучине хаоса, тогда он – как и положено прокурору – поставит точку в Деле Неизвестного и передаст в Архив. Вообще, Прокурор бывал в Архиве. Как и положено – в молодости. Ему запомнилось первое впечатление. Остров на отшибе, окруженный аномальной зоной. Моряки старались обходить его стороной. В окрестностях Архива часто пропадали люди и корабли. Горный хребет, утопающий в черной пелене, выбитые в камне тропы, навесные мосты, срываемые порывами ветра. Видимость в пределах трех метров. А в центре – черный обелиск, вход в который запечатан пятью гермозатворами. Когда впервые ключник отпер гигантские двери, перед Александром раскрылось чудовищное зрелище – пещера из кристаллических шипов, впитывающих цвета. Один неверный шаг – и тело пронзают колья. А за ней – внутренности убежища. Брошенные каюты, затопленные этажи, наглухо заваренные двери, сквозь стекла которых виднеются следы погибшего прошлого. Жуткая атмосфера: словно тебя спрессовывает наковальня времени и втискивает в противоестественные тусклые, ржавые знаки. Место, где горячая кровь обращается в труху. Архив начинался с реакторного отсека. Там помещение оживало. В полумраке загорались единичные лампы. Круглая секция была напрочь забита стеллажами. Там хранились все уцелевшие оригиналы документов культурного рассвета, зарождения государств, и последующей промышленной эпохи. Убогие рубцы мира, отголоски великой цивилизации. Замызганные символы в остатке, выгравированные руническим письмом – вот и вся человеческая история. Изучив рассказы предшественников, запечатленных на черно-белую пленку, Александр убедился, что у всех посетителей Архива возникали одинаковые ощущения. Будто ты оказался в склепе, высасывающем кровь. Вечной тюрьме без проблеска надежды на окончание срока. Но прокурор бывал там не один. Иногда в Архив забредали островные лорды. «Зачем?» – в таких деликатных вопросах деталей не выведывали. Если пересекались, спрашивали друг друга: кто пришел, узнавали чин, и ветрено прощались. Никто не задерживался надолго в Архиве. Он притягивал необыкновенной мощью, сравнимой с воздействием Черного Серебра на сознание, но и отталкивал грубым вмешательством в психику, ломающим защитные барьеры. Нередко Архив отнимал эмоции, и, из обелиска выходили обескровленные бледные мертвецы, утратившие цель существования. Вот и сейчас появления Неизвестного на пару с Декартом оживили склеп, но не то абстрактно-всеобщее захоронение, сопринадлежащее каждой отдельной душе. Укромный уголок недвижимости, куда сваливают последние пожитки и самое ценное прежде, чем накидать горку песка. Они задели его – Александра, живую, кровоточащую ранку. Родничок, который то высыхал, то возобновлял изливаться на горькие шрамы. А под соломенной крышей – социальной маской, в обиталище его души скрывалось бессчётное множество чудовищ. И никакому Неизвестному и, уж тем более, Декарту, не остановить их голоса. Кроме него. «Молчать!» – прокричал Александр и небеса притихли. Полуобнаженный, он дорисовывал мечом крест на земле. Утомившись, Александр расположился на троне. Тело прокурора было татуировано специфичным клеймом. Метка поглотила бедра, грудь и плечи. «И к лучшему. Похожу на родину». Иссине темное пламя, с вкраплениями зеленоватых ленточек объяло не дрогнувшую фигуру. Сворачиваясь кольцами, оно хлестало его по спине, точно над грешником вершилось покаяние. Вороны вскружились с небес, восседая на дереве Ис подле испытуемого. Служанки уткнулись в полотенца. Их пронизывал страх. А Александр поднялся, выпячивая опаляемую грудь. Когда бело-голубые одежды дотлели, он в блаженстве прикрыл глаза.

Внезапно он сменил стойку. Тень мелькнула за выращиваемым им деревом Ис, скача по колоннам.

– Ты выслеживал меня, – вышел на постамент Просветитель, – польщен церемонией и, грядущей трапезой, – он склонился над танцовщицами, намереваясь поцеловать в губы.

– Стоять! – скомандовал Александр, – по взмаху руки девушки забились в дальний угол его покоев.

– Я слышал, ты ищешь владельца кольца, – вот он я, а вот – и Просветитель сбросил наземь отрубленные пальцы, – поисковый отряд. Они смело сражались, но жалким человеческим страстям не устоять пред мощью просвещения.

– Кто отнял у тебя кольцо? И почему ты не наказал обидчика?

– Я проиграл в карты. На Темплстере, в небесном храме, – просветитель улыбнулся, – Тебе эти слова все равно не знакомы. Ваши рассадники давно пора сжечь, и ты правильно поступаешь, отправляя паразитов в могилу.

– Благодарю. И я вынужден просить прощения за причиненное насилие, – он поднялся с клеймором наизготовку.

– Большой, неповоротливый, без брони – ты беззащитен. Мало славы в убийстве четвертованного прошлым, ягненка.

Но Просветитель уже свершил роковую ошибку – он вступил в пиктограмму, вырисованную мечом Александра. Заполыхали стены голубым сиянием, отрезая все пути назад. Их разделял какой-то десяток шагов.

– Умно, – улыбнулся Просветитель, – но кто же я? – донеслось многоголосие, и вместо одного бойца, Александр насчитал десяток копий, заполонивших ловушку, «Кто?», – Александр отклонил удар клинка, «нанесет?», – пропустил вперед вторую копию, «удар!», – и шрам на груди.

– Ты бьешься, как свинья, но мы не в шахматах, а доску задаю я – едва прокурор это