Читать книгу - "Беглец - Андрей Никонов"

Лаврентьевича, то есть, по убеждению Сазоновой, занимала в артели место, которое должна была занимать сама Маша. К тому же Рапкина подворовывала, продавала товар со склада в город через лавочника Ярошенко, а начальник артели этому не поверил, и посоветовал Сазоновой чушь не выдумывать.

— Вправду воровала? — уточнил Бейлин у Гринченко.

— Проверим, — нехотя сказал тот, — ну не могла она, я её столько лет знаю, всегда помогала, когда нужно. Нет, товарищ, уверен, ложное это обвинение, из зависти оговорили, если вправду чего не досчитаемся, у Ярошенко выбью, кто со склада таскал. Тут уж будьте спокойны, выведем на чистую воду.

Для Маши обработать обеих подруг не составило труда, Рапкина была натурой истерической, внушению поддалась быстро, к тому же хоть и воровала, но совесть её грызла, а Поземская чувствовала за собой вину в судьбе сестры и желание отомстить. На это у Маши ушёл почти месяц, она уже подумывала, как лучше поступить — заставить Поземскую броситься в колодец, а Рапкину — прийти с повинной, но тут Будкина придавило бревном, план созрел моментально, Сазонова едва успела убедить Поземскую, что та должна убить бывшего ухажёра сестры. В том, что именно она ткнула спицей молодого человека, Маша не созналась, валила всё на Рапкину, которая якобы до сих пор страдала от того, что Ваня Будкин её бросил. Но и Травин, и Бейлин были уверены — это сделала она, именно девушка последней видела Ивана, причём без свидетелей, а Ираида в это время находилась в другом месте. Ну а потом Поземская ткнула мёртвое тело ножом, проревела и уже хотела было идти вешаться от осознания вины, как появился Травин и всё испортил.

Как именно Сазонова убедила Ираиду Михайловну спрыгнуть, она отказалась объяснить. Сжала губы, улыбнулась, и гордо молчала, не отвечая на вопросы. Почерк в записке оказался не Рапкиной, но и не Маши. Не объяснила девушка, зачем принесла нож на склад, но по её виду стало понятно — тут она явно не всё продумала.

— Мы не с опытным преступником дело имеем, а с обычным фельдшером, не стоит от неё талантов криминальных ждать, хотя способности явно имеются, — сказал Травин. — Продумано всё в спешке, но если бы Поземская повесилась, никто бы ничего не узнал. А так, статья сто сорок один, максимум три года, с учётом смягчающих обстоятельств суд даст два года, а то и вовсе освободит, если посчитает, что совершалось всё это из идейных соображений.

— Откуда у вас такие познания, товарищ? — удивился Гринченко.

— Пришлось узнать, — туманно ответил Сергей. — И это в лучшем случае, сейчас у вас есть признания Анны Ильиничны в попытке убийства, думаю, она, когда память вернётся, это отрицать не сможет. И Ираида Рапкина в бессознательном состоянии, возможно — воровка, которая с собой пыталась покончить на наших глазах, в то время как Сазонова стояла двумя этажами ниже. Протокол допроса у вас имеется, передадите следователю, а дальше уж он пусть сам решает, что и как.

Бейлин отвернулся. Документ, лежавший в папке, был подписан помощником уполномоченного ТО ОГПУ по Транссибирской железной дороге Липшицем, который умер и подпись свою поставить по понятной причине не мог. Прокурор первым делом обратит на это внимание, и с Сазоновой никто возиться не станет, переключатся на проблему поважнее.

— Между собой решите, — посоветовал он Петру Лаврентьевичу, — народ вполне способен вынести справедливое наказание, сами так сказали. Готовы ехать, товарищ Добровольский?

Лошадь впрягли в открытую повозку без бортов, временно национализированную у лавочника Ярошенко, сельский транспорт скрипел и вот-вот готов был развалиться. Бейлин уселся сзади, вместе с доберманом, Травин неумело взмахнул вожжами. Через десять минут Камышинка скрылась за поворотом.

Начальник артели сидел у себя в алькове, перелистывая бумаги.

— Уехали, — в кабинет заглянул Гриша, — поворот прошли, вроде мирно сидят, болтают о чём-то, я близко не подходил, собачка чует, волнуется. Как думаете, Пётр Лаврентич, вернутся?

— Нет, — тот покачал головой, — по своим делам едут. И что-то между ними неладно, в контрах они. Тот, что пониже, чекист, он попроще, умным себя считает, только мысли его как открытая книга. Видел, как он всё сделал, чтобы мы в город не послали? И под конец тоже наказал, мол, сами разбирайтесь, без посторонних. А почему?

— Не знаю, Пётр Лаврентич.

— Дурак, это вопрос риторический, то есть предназначенный для следующей реплики, дабы возбудить к ней интерес. Здоровяка он хотел с собой увезти незаметно, тот ему важнее, чем Поземская, Ираида и социальная справедливость. А ещё хотел, чтобы про это милиция не прознала.

— Так может и не чекист он вовсе?

— Нет, Гришка, чекист, тут по всему видно, и как он людей допрашивал — с наскоком, без жалости, и как сразу отделил важное от незначительного. Навидался я их за гражданскую да в первые революционные годы, ошибиться трудно, так что наш это человек, советский.

— Ну а второй?

— Тут посложнее имеется соображение, себе на уме этот Добровольский. Говорит, что бандиты в него пульнули, и вправду, рана в наличии, как я ковыряться в ней начал, не поморщился, значит, к боли привычный, это раз, — Гринченко-старший загнул палец, — смотри второе, в законе разбирается, статейку сразу выпалил, по памяти, и людей он спрашивал с умом, это третье. Не давил, а в самую душу, подлец, залезал, а засаду устроил, как только додумался. Такие люди спичками не торгуют, помяни моё слово, может сам бандит какой, а может и похуже чего. Ну да ладно, видели мы их в первый, и дай Господь, в последний раз. Да не лыбься ты, поминаю по привычке. Машка в подвале сидит?

— Сидит.

— Что говорит?

— В основном молчит, прощения у меня вымаливала, что такое с Иридой Михалной сотворила, но я бы её, подлюку, к стенке поставил без жалости.

— К стенке успеется ещё. Про воровство не брехала?

— Говорит, от отца узнала, Семёна Егорыча, по мелочи та брала, а деньги сестре передавала в Ново-Николаевск по большой надобности, из нужды.

— Слухи какие идут?

— Да пока талдычут, что Ираида Михайловна от пропащей любви скинулась, потому как Будкина не разлюбила, а Поземская, значит, из ревности его порешила. Про письмецо-то я молчок, понятие имею.

— Молодец, соображаешь, пусть пока так и думают. Ираида сама себя наказала, даже слишком.

— С учителкой чего