Читать книгу - "Таматарха. В кольце врагов - Даниил Калинин"

Ноябрь 1068 г. от Рождества Христова

Чернигов

Запыхавшийся гонец ворвался в распахнутые ворота двора княжеского терема. С губ его коня уже капала пена, а кафтан на молодом русоволосом парне весь пропитался потом, равно как и попона на его жеребце.

Десятник Добрыня, кряжистый, широкий плечами и чревом воин, побывавший с самим князем не в одной жаркой схватке, важно подступил к соскочившему с коня гонцу:

– Куда прешь, оглашенный? Всех баб на подворье распугал!

Парень скользнул взглядом по ладной фигуре кухаркиной дочери, вышедшей за водой и единственной находящейся во дворе женщине. Та же украдкой посмотрела на статного красавца далеко не испуганно. Белозубо улыбнувшись девке, очень ее смутив – и в то же время заставив ее сердце биться чаще, – гонец развернулся к десятнику:

– Послание для князя Святослава Ярославича.

Добрыня чванливо, с чувством собственного достоинства и одновременно легкой зависти к молодости гонца, с наигранным недоумением вопросил:

– От кого же такое важное послание к нашему князю-то?

– От Ростислава Владимировича Тмутараканского.

Вся спесь разом слетела с десятника, словно сухие листья с дерева. Коротко приказав посланнику дожидаться, воин поспешил в терем. Парень остался стоять во дворе, понемногу переводя дух после скачки и изредка поглядывая на дружинников в кольчужных рубахах и урманских шлемах. Те перегородили вход в сени и на гульбища – крытую галерею, опоясавшую княжеский дом. Призывно заржал конь, почуяв воду в колодце, но гонец властной рукой удержал его за уздцы – вначале нужно дать лошади остыть и погулять с ней, иначе высок риск, что напившееся животное запалится.

Впрочем, долго ждать и скучать посланнику не пришлось – вскоре на гульбище показался сам князь. И пусть ступал он размеренно и неторопливо, от окружающих не утаилось охватившее его волнение, которое Святослав с трудом сдерживал. Подойдя к гонцу, он свирепо рыкнул:

– Ну?!

Парень, несколько смутившийся при виде самого грозного из Ярославичей, засуетился, доставая из потаенного мешка за пазухой аккуратно свернутое послание, написанное на выделанной телячьей коже.

– Князь Ростислав Владимирович велел передать на словах, что обращается к вам, как к старшему из оставшихся на Руси князей^[51] и дядьев своих.

Святослав лишь нахмурился, нетерпеливо развернул свиток и принялся читать:

«Гой-еси, князь Святослав Ярославич. Молю Господа о твоем здравии, здравии брата Глеба… – читая эти строки, правитель Чернигова скривился, словно от зубной боли, но не отложил послания, – и прочих твоих сыновей. Молю так же сильно, как и о моем отчем доме, земле русской. Желал я поучаствовать в славном деле защиты ее от врага злого, да не успел к брани на Альте. Теперь же посылаю тебе, дядя, сердечный привет и с радостью сообщаю – половецкий хан Шарукан Старый пал в битве с моей дружиной, и орда его рассеяна. Нынче войско печенегов, кто перешел на мою службу, гонит куманов за Дон.

Также сообщаю тебе, дядя, что после победы над Шаруканом вернулся я в вотчину свою, где провозгласил себя царем Таврии и Тмутаракани, господином русов, греков, касогов и готов. А музтазхир ясов Дургулель заключил со мной вечный союз и обручил внучку свою Асиат с моим старшим сыном Рюриком.

Теперь же говорю тебе, как старшему из законных князей Руси: забудем старую вражду. Не по Правде лишили вы меня лествичного права на престол киевский да новгородский. Не по праву и я изгнал Глеба из Тмутаракани. Но нынче это уже не княжество, а царство, и я царь его, а дети мои – наследники престола. Признай же за мной эту землю, откажись при народе от прав на нее, и я откажусь от Богом и дедом данного мне права на княжения в Новгороде, Киеве да Чернигове. И не будет тогда меж нами вражды и крови.