Читать книгу - "Корабли с Востока - Наталья Резанова"

Но если Датэ провоцирует войну, значит, он считает – возможно, ошибочно, как Уэсуги шестнадцать лет назад, – что он теперь может ее выиграть. Или… что ему ее не избежать, так или иначе. Каких союзов он там назаключал – за горизонтом? О чем они договаривались на самом деле? Кому из присутствующих – или отсутствующих – уже нельзя доверять? Сколько думает, что война – их шанс вернуть прежнюю независимость, а там чем боги не шутят… И есть еще князь Мацудайра Тадатэру, младший брат сёгуна. И люди Токугава, которые думают, что их дому пригодился бы более энергичный глава.

Господин Кагэкацу морщится, и советник знает: если бы он не удерживал мысли усилием воли, на его лице проявилось бы то же самое выражение. Самая ненавистная вещь во внутреннем конфликте: необходимость ждать предательства от своих, уверенность в том, что кто-то предаст обязательно.

– Не позволит ли Великий господин, – говорит тем временем Хонда Масадзуми, спокойно, легко, будто речка течет по равнине, – мне, ничтожному, заняться этой мелочью?

Общее молчание. Короткое и притом вязкое, растекающееся. Сухой щелчок веера рассекает его, как нож тесто. Великий господин изъявил свое согласие.

– Пора заканчивать с этим. – Преподобный Тэнкай, молчавший все время, наконец подал голос. – Совет уделяет слишком много внимания этому… вызову.

– Это не вызов. – Токугава Хидэтада, также предпочитавший молчать и слушать, откликается. – Это дзисэй^[20].

И вот теперь они едут обратно в Этиго. Господин Кагэкацу не торопится, как делают те, кого ожидает семья. О-Кику-химэ давно скончалась от чахотки, а наложница, которую князь взял, когда стало окончательно ясно, что брак его будет бездетен, умерла родами. По крайней мере, она исполнила свой долг и подарила клану наследника. Молодой господин еще мал и находится под присмотром О-Сэн и наставников. Но причина, по которой Кагэкацу молчит и не горячит коня, не в том, что дома его не ждут.

Он и на совете не сказал ни слова, чему никто не удивился: немногословие князя Уэсуги известно всем. Но советник слишком давно и слишком хорошо его знает, чтоб не понять: Кагэкацу недоволен тем, что произошло. Он не стал возражать против предложения Хонды Масадзуми. Война сделалась бы пагубой для всего государства, едва только отвыкшего от внутренних междоусобиц. Да и с какой стати ему возражать? Уэсуги никогда не были союзниками и друзьями Датэ (впрочем, есть ли у него друзья?), а все прочие, кто там присутствовал, тоже не нашли возражений. И все же что-то его гложет. Наоэ кажется, что его господин некоторым образом испытывает сочувствие к давнему врагу… ставит себя на его место.

По крайней мере, Кагэкацу оставил мысли о своей вине в гибели семейства Кагэторы и о наказании, которое его постигнет. Время показало, что они во всем были правы, все, что было сделано, – пошло во благо клану. Нет ничего общего между владетелем Этиго и владетелем Сэндая. Но господин так не считает. И Наоэ догадывается, почему.

Мэго-химэ.

Между ней и покойной О-Кику было столь же мало общего, как между их мужьями, и все же…

После гибели клана Такеда все ждали, что Кагэкацу оставит жену и заключит другой союз. Не было решительно никаких причин держаться за этот бесполезный брак. И все же Кагэкацу был с О-Кику до конца. С Датэ все обстояло еще хуже. Гораздо хуже. Политические выгоды от этого брака развеялись как утренний туман, детей у них тогда еще не было, а к тому времени, когда тайко вызвал Мэго-химэ в Киото, супруги Датэ были на ножах в буквальном смысле слова. Наоэ тогда думал, что регент буквально спас Мэго жизнь… а Датэ дал повод избавиться от жены. Политические союзы скрепляются браками, а в союзниках Одноглазый тогда сильно нуждался. Рассуждения эти оказались ошибкой. Никого не нужно было спасать, и никто никого не бросил.

Впрочем, довольно об этом. Есть более насущные темы для размышлений.

Пожалуй, Наоэ был неправ, считая, что положение в точности повторяет то, что было шестнадцать лет назад. Если бы тогда Иэясу решился убить Исиду

Мицунари до начала военных действий, – была у него такая возможность, и не однажды, – это ничего не изменило бы. Война все равно бы случилась. Оставался Укита, оставались Уэсуги, до которых Токугава не мог дотянуться, да и без них у Иэясу было слишком много врагов.

Теперь картина другая. И не зря они молчали. Это надо умудриться – так суметь всех допечь. Если господин Масадзуми преуспеет, войны не будет. А у Масадзуми-доно есть шансы преуспеть, уважаемый свойственник Наоэ может быть ловким дипломатом, а может – чем-то совершенно иным. Не стоит беспокоиться понапрасну.

Но есть что-то еще в этом письме. Издевка? Нет, не в том дело, что Дракон над ними издевается, издевка присутствует во всем, что он говорит и делает. Что-то иное… что-то сверху. Это понял Великий господин, и не может понять советник Наоэ Канэцугу.

Что ж, вероятно, и это неважно. Важно только одно: Дракону конец, войны ждать не следует, справедливость победила, и у победы этой всегда будет вкус желчи.

Сиам, лето 1616 года

– Могу ли я спросить, что вы думаете о королевском дворце, господин Санада? – Батэрэн Антонио, главный переводчик «добровольческих войск», маленький серый человек, смотрит так, будто его интересует ответ на вопрос. Впрочем, может быть, и интересует: батэрэн Антонио до того, как подарить шпагу своему богу, был моряком и воином. Да и на новой службе успел повидать много – и помимо латыни и родного португальского говорит на орандском, трех языках Хинда и двух местных наречиях.

– Отвратительное место, – вздыхает Санада Нобусигэ. – Глаза бы не видели.

Чтобы взять этот священный курятник штурмом, нужно человек триста: двести на дело и сто в резерв. Если очень припрет, можно управиться меньшим. Неудивительно, что короли Аюдхи редко умирают своей смертью.

Если же смотреть не глазами полководца, а просто глазами – есть некое очарование в этом огромном городе на реке, в тесноте, многоногих свайных террасах, переливах резного дерева, неожиданных пятнах цвета, тяжелом блеске золота, коричневой воде, полупрозрачной дымке над водой. Вот такой должна быть сцена перед тем, как на ней возникнет кошмар.

– Я не ошибся, – удовлетворенно кивает батэрэн Антонио. – Вы знаете, у здешних язычников есть обычай: класть под столбы женщин.

– Хитобасира… – «Человек – опора моста»: знакомо, дома об этом чаще говорят, чем делают, но бывало, а в старые времена, когда не умели укреплять берега и строить дамбы, бывало чаще: узнавали волю духа, находили добровольца и жертвовали, чтоб держалось. – Но позвольте… Именно женщин?

– Под каждый столб террасы и каждый воротный столб священных и важных зданий. Женщин, схваченных на улице. Мужчины не беременеют. А вот женщина и нерожденный ребенок, убитые таким образом, по их вере превращаются в духов-хранителей.

В хранителей, как же. Три простых способа породить гневного духа, и этот – наипростейший из них. Воистину безграничны в мире две вещи: человеческая глупость и милосердие Будды, хранящего бесчисленное множество дураков от последствий их безумия.