Читать книгу - "Петр Третий. Огнем и Мечом - Владимир Викторович Бабкин"

и рядом есть. Та же бруслина скажем. Вот только она ядовита. В казахскую степь пока нашим ботаникам хода нет, остается радоваться, что Крым теперь наш и там вроде находили подходящие одуванчики. В общем, собираю понемногу и отовсюду. «Для опытов». Подходящую гевею конечно мои ботаники ищут. Но без фанатизма. Сейчас она мне без острой надобности. Пока у меня на экваторе и колоний-то нет. Будут. Моряки и дипломаты очень стараются. Справимся.

Позже.

— А что с паром не зашло? — спрашиваю старшего Нартова, — герметизации нет?

— Нет, — покачал головой Степан, — но это мы обошли, давления всё одно мало, даже пустой планер не летит.

Да, проблема. Тоже пока не сможем её решить. Впрочем, не к спеху и это.

Станок, вроде, на предложенный мной, похож. Направлявшие, тянущий крюк…

Поворачиваюсь к Андрею.

— Ну, студент, что изобрёл объясни.

— Так это, — немного смущаясь начинает потомственный механик, — в направляющих, на роликах в гнезде сложного профиля, размещён крюк, на нем свободной петлёй канат крепится, канат тянет планер на тележке по эстакаде, а в конце разбега петля в прорезь спадает и аппарат взлетает по инерции.

Умно.

— А кто канат то тянет?

— Так, паровая машина, Петр Фёдорович, — изумляется студент, — она там ниже стоит и на вал мотает канат ускоренно.

Подхожу к задранному концу станины. Действительно. Метрах в десяти стоит паровик и бухта для каната.

Оборачиваюсь. Смотрю на возмужавшего Андрея. С начала войны я его не видел. Я всё в походах, а у него школа Инженерно-артиллерийская…

Андрей.

Что тут скажешь? Живой портрет герцога Карла Петера Ульриха Гольштейн-Готторопского по прибытию оного в Россию на коронацию… Глаза только добрые — Катины. От Нартова тут только скромность и тяга в Небо. Но, это воспитание и пример.

— Канат от трения не горит? — спрашиваю изобретателя.

— Нет, — улыбаясь отвечает Андрей, — у нас смазка нефтяная из Ухты.

— А не полыхнет пенька то? — удивляюсь ответу.

— Да, не. Нет там пеньки, — улыбается студент, — канат у нас стальной, ваших заводов выделки.

Последнее мог бы не уточнять. Кроме нас со Строговым никто стальные канаты сейчас и не делает.

Пора давно парня Двору представлять. Ну, не Двору, конечно. Мне, Лине и Павлу. Но как? Да-а. Надо с женой посоветоваться. Она, конечно, к Андрею холодно относится, но вопрос всё равно надо как-то решать, ибо не дело сие.

— Молодец! — хвалю Андрея, — и далеко планер летит?

Господи. Как же хочется его обнять. Внезапно. Прям наваждение. Хочу, но не могу. Никак.

— Половинного веса пролетает до двухсот метров, — вырывает меня из морока старший Нартов.

— А полного?

— Как раз завтра собирались с пилотом запустить, — отвечает Степан.

— А сегодня?

— Боимся, что и на десять метров без попутного ветра не взлетит, — разводит руками мой начальник полигона, — да и пилота сейчас подходящего нет.

Десять метров. Граница, с которой можно восходящие воздушные потоки ловить. Сейчас как раз южная сторона холма черна от земли, прогрета. Но ветер действительно — «вмордувинт». Может до вечера сменится.

— Па, как это нет пилота? А я? — вступает в разговор Коська, — Вы же обещали, и оказия есть.

А младший хоть и тих, но настойчив.

Прижимаю к себе «пилота». Тот поднимает на меня лицо. Глаза на мокром месте.

— Я тебя услышал, Константин Степанович, — говорю ему, — не спеши, ты обязательно полетишь, и не один раз и будешь летать долго.

— Правда, дядь Петь?

Дядя… Ну пусть так.

— Правда, — ободряю я отрока, — и ты полетишь, и Степан, и Андрей, и даже я с отцом твоим, веришь мне?

— Верю!

Насколько я ещё в этом времени? Бог весть. Но мы полетим. Дорога показана. И с неё не свернут ни Константин. Ни Степан. Ни Андрей.

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. МИЛЛИОННАЯ НАБЕРЕЖНАЯ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 27 марта 1761 года.

Карету, Павел, привычно проигнорировал. Что может быть лучше коня? За ним его отряд цокает по брусчатке. Прохожие приветственно машут. Барышни так вообще. Явно стараются выделится на фоне общей массы красоток.

Дело привычное. Цесаревич приветственно машет и барышням, и их мамашам, и почтенным мужам.

Сейчас пойдут по столице разговоры: «Наследник вернулся». Вернулся. Проездом. Но, публике о сём знать не следует.

Улыбаемся и машем, как выражается отец.

По Телеграфу сообщили, что мама не в Итальянском дворце, а в Зимнем. Что ж, поедем туда.

* * *

Двери распахнуты.

— Его Императорское Высочество Государь Наследник-Цесаревич Павел Петрович!

В кабинете мамы какие-то барышни. Встали. Реверанс. Всё, как положено. Заслышав имя вошедшего, каждая из барышень постаралась показать себя во всей красе с самой выгодной стороны.

Цесаревич с интересом оценивающе оглядел с интересом смотрящих на него барышень.

— Привет, мам.

— Привет сын. Позволь представить тебе соискательниц магистратуры нашего Петербургского университета. Княжна Екатерина Романовна Елецкая.

Реверанс.

— Государь.

Наследник кивнул в рамках этикета.

— Рад знакомству, княжна.

— Княжна Наталия Михайловна Белосельская.

Реверанс. Этикет.

— Государь.

— Рад знакомству, княжна.

Благо барышень мало. Чай не бал и не официальный приём. Но, всё равно напрягает одно и то же.

Императрица продолжила:

— Княжна Екатерина Петровна Трубецкая.

— Мечтала о встрече с вами, мой Государь!

— Рад знакомству, княжна.

Знакомое лицо.

— Герцогиня Каролина Фридриховна Гольштейн-Готторопская.

«Кузину», точнее «троюродную сестру», Павел знал и кивнул:

— Приветствую в Петербурге, кузина. Как дела в Померании?

— Всё хорошо, мой Государь.

— Отлично.

Мать представила ещё одну милую барышню с цепким взглядом.

— Графиня Екатерина Романовна Воронцова.

Наследник кивнул. В рамках проклятого придворного этикета.

— Рад знакомству, графиня.

— Я счастлива, Ваше Императорское Высочество!

Барышни все как на подбор. Залюбуешься. Настоящий цветник. Возможно, даже умные. Но, красивые — точно.

Императрица улыбнулась, понимая эффект.

— Сын, ты хоть на обед останешься?

— Ну, разве что на обед. Экспедиция уже ожидает.

— Фронт не убежит. Войны приходят и уходят. Отобедай. Я и так тебя редко вижу.

Цесаревич довольно вольно рассматривал девиц. Да и они не особо стеснялись, стараясь произвести впечатление. Тихонь тут не было. Да и что тихоням делать в университете…

* * *

КЕРЧЕНСКИЙ ПРОЛИВ. БУХТА КАМЫШ-БУРУН. 17 мая 1761 года.

В «вороньем гнезде» было уютно. Конечно эта небольшая площадка на макушке грот-мачты боевого брига была меньше марсовой площадки на фоке, но она была заметно выше — под самым флагштоком. Впрочем, Оське и в этой широкой бочке было удобно. При желании он мог здесь, свершавшись калачиком, даже спать. Борта у фок-марса высокие, да и пристёгивающийся к мачте ремень не дал бы во сне даже при