Читать книгу - "Петр Третий. Огнем и Мечом - Владимир Викторович Бабкин"

и всему своё время. У отца грандиозные планы. Конечно, Павел в курсе всех (или основных) их. Прадед Цесаревича был Великим, но, отец его, не менее велик. И, главное, Павел чувствует, как родитель гранит его самого, как ювелир гранит алмаз, превращая его в сверкающий бриллиант. Паша чувствовал огромную разницу между собой и наследниками других держав и корон, с которыми он общался немало. И лично. И письмами переписывался. Мама настаивала, что лично знать тех, с кем, увы, придётся союзничать или против кого посчастливится воевать, очень важно с младых ногтей. Отец кивает. Говорит, что многое опирается на личные отношения и договорённости. Но, мама более категорична. Порой Павлу даже страшно представить, если бы мать правила полновластно. Она бы Европу порвала на куски. И не только Европу. Папа более умерен и постепенен. Мол, не всё сразу. Широко шагать — штаны лопнут. Женщинам и шотландцам в этом смысле проще.

Иногда папа прав. Иногда мама.

По ситуации.

Стук в дверь!

— Ja!

— Endlich die Kaiserliche Hoheit! Es ist Zeit, auf die Straße zu gehen!

Цесаревич поморщился и перешёл на русский. Павел часто не думает, на каком языке думает и на каком говорит. Оба языка родные. Но, он же — русский Kronprinz!

— Да, Карл. Я помню. Пора в дорогу.

Адъютант кивнул.

— Так точно, Государь! Паровоз уже под парами!

Павел огляделся. Вроде ничего не забыл важного. Остальное купим, как выражается отец.

— Едем!

* * *

Четверть часа спустя их короткий состав тронулся. Три вагона всего. Собственно, вагон Цесаревича и вагон сопровождения. Штаб и всё прочее. И третий вагон — его Атаманцы и Собственная Охрана. Вообще, существовало четыре Именных вагона — Императора, Императрицы и Наследника. И просто Августейший. На нём путешествовали прочие члены Императорской Семьи. Нет, чаще всего, когда они ездили все вместе, то собирались в каком-то одном вагоне. Не обязательно Императорском или Цесаревича. Тут не было правил и излишний почтений. Но, вот, как сегодня, когда Наследник едет один, у него свой собственный вагон.

Путь в Петербург не так далёк. К сожалению, дороги в Москву пока нет. И в Елисаветпорт тоже нет. Никуда пока нет. Только старая довоенная дорога Петербург-Царское Село. Почему старая? Да и обновлять пора, да и видел Павел новые проекты, так что смотрит на сие с известной грустью. Почему единственная? Отец запретил тратить деньги на строительство большой железной дороги. Война очень дорого обходится. Не до шика. Даст Бог, разобьём в этом году турка и случится пауза в войнах, тогда и дорогу до Москвы и Елисаветпорта строить начнём. По плану должны за десять лет построить. Цена, конечно, чудовищная — по смете тридцать, а то и сорок миллионов рублей серебром. Понятно, что отец запретил пока такие траты. Хотя дорога железная очень нужна России.

Но, нет. Пока нет.

Не сейчас.

Проплывали мимо станции. Именной поезд шёл без остановок.

Проплывали мимо Башни Телеграфа. Телеграф охватывал уже все основные направления России и Империя во многом уже перестала быть совершенно непонятной и необъятной. Конечно, расстояния никуда не делись. Но, когда ты в течение пары часов получаешь вести хоть с Архангельска, хоть с Алтая, держава как-то… ближе вся становится. Вот, например, вести с фронтов Цесаревич получает, как выражается отец, в режиме реального времени, а не через месяц после событий.

Европа, разумеется, учла новшество и полным ходом строит свои станции телеграфа, но весьма отстаёт от России в этом деле. Хотя расстояния у них меньше. А вот турки почти не строили у себя телеграф, потому войну и проиграют.

* * *

МОСКОВСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ДВОРЦОВОЕ СЕЛО ИЗМАЙЛОВО. ИСПЫТАТЕЛЬНЫЙ ПОЛИГОН ДЕМИНСКИЙ ЛУГ. 27 марта 1761 года.

— Ваше Императорское Величество⁈ — удивлённо оборачивается барон Нартов, — мы только завтра вас ждали…

Вот же «святая простота». Что в голове, то и на языке. Наверно за это его Катарина и ценит.

Катя. Моя Катя… Не понимаешь ты, Андреич… Почти два десятка лет «не понимаешь»…

— Спешу, Степан Андреевич. Война, знаете ли… Сегодня, что же, ничего не покажете?

— Покажем, как не показать! — с гордостью говорит Нартов, — Андрей, Семен, Коська!

Ветер в лицо, но голос у Степана зычный. К нам направляется молодёжь, толпившаяся возле летательного аппарата.

— Здравствуйте Ваше Императорское Величество, — неровно приветствуют меня подошедшие.

— Добрый день, над чем колдуете авиаторы?

— Над катапультой Государь, — говорит за всех старший.

В университете вроде должен быть. Хотя, отец-то у него там же профессором механики… Ну как отец. Породу мылом не отмыть. Степан знает, Лина знает, я знаю, да и у парня глаза есть. Может потому усы и отращивает. Хотя высший свет уже давно и не шепчется. У Лины ко мне претензий нет. До неё то случилось. По нынешним временам это нормальное дело. Случилось и случилось. На наследование никак не влияет. Пусть будет.

— А где она? Я только планер вижу, — отвечаю отпрыску.

— Да она на холме стоит, — отвечает Семён, — могу проводить.

Средний Степаныч бойкий, в мать. Ямочки у него на щеках Катины.

— Ну Сусанин, веди.

Нартов делает приглашающий жест. Мальчишки спешат на взгорок. Мы за ними идем степенно.

Интересуюсь у Степана:

— Как дела в целом?

Барон пожал плечами:

— Вот скажи, Пётр Фёдорович, если я скажу, что всё хорошо, ты поверишь?

Усмехаюсь:

— Тогда я крикну: «Бегите все быстрей сюда! Спешите видеть довольного барона Нартова!»

Кивок.

— Этого не случится, уж поверь.

— Верю. Так что у нас?

Тот молча достал из кармана сложенный лист бумаги и протянул мне.

Пробегаю глазами по списку.

— Однако! Губа у тебя не дура, Степан!

— Это минимум. Надо больше.

— И золотом посолить?

— Обязательно, — откликается барон, — но лучше бальзой.

Усмехаюсь на скромный ответ. В моё время бальсовая древесина была ценна, а сейчас она стоит дороже платины.

Холм уже лыс — без снега стоит. Да и в полях под ним проплешины. Пехорский пруд вдали ещё подо льдом. Позже приходит весна в восемнадцатом столетии. Тем более на широтах Москвы.

Подхожу к металлической балке. «Рынды» мои расходятся по «номерам». Анучин со здешним безопасником говорит. Секретность здесь строжайшая. Для болтунов убийственная. «Режимный комиссар» здесь очень зоркий и ответственный.

— Вот, Пётр Федорович, наш аппарат, — начинает Степан, — с резиной у нас не получилось, да и с паром как вы предлагали не заладилось, старший вот предложил иначе решить. Экспериментируем.

Да. С резиной сейчас труба. Бразильцы её не делают. Да и в Панаме тоже какой-то молочай местный изводят на спортивные мячи. Каучуконосы