Читать книгу - "Побег из волчьей пасти - Greko"

— Нам еще из Сванетии спускаться вниз в Имеретию. У сванов лошадей не густо. Травы мало. Приходится им на зиму сеном запасаться. Везут на санях из нижних долин. Нет, лошадей бросать — не дело.

— Что тогда?

— Слышал я про такие истории. Нужно лошадям настоящую тропу пробивать.

Мы сильно ошибались до этой минуты, думая, что нам очень трудно. Настоящая «пахота» началась, когда мы решили последовать совету «турка» и торить через снежную целину дорожку полуметровой ширины. Утаптывали снег, не оставляя ни одного «островка». Потом бегом возвращались обратно, позабыв про возможные трещины-мышеловки. И снова, и снова туда-сюда… От нас валил пар. Хорошо хоть перевал был не таким уж высоким. Двух-трехтысячник или вроде того. На глаз определить сложно. Был бы повыше, мы сдохли бы сразу от недостатка кислорода.

Пробивали путь, бегая парой. Один отдыхал, контролируя лошадей. С грехом пополам протащили их еще метров сто. Добрались почти до вершины. Его высокопревосходительство катер смилостивился и снова вспомнил, что он отличный ходок по горам и по снегу. По утоптанному снегу, к сожалению!

Нам оставалась примерно треть пути. Впереди уже был виден свободный от «ледника» скальный выступ и уходящая вниз тропа. В Закавказье!

— Тебя как звать? — решил я, наконец, поинтересоваться именем «турка».

Мутный он какой-то. Намерения не ясны. И я так и не понял: он черкес или натуральный турок. Чалма и знание турецкого ни о чем не говорили.

Мы остановились метрах в десяти от лошадей, чтобы перевести дух после очередного забега. «Турок» ощерился, прикрывая ладонью, как козырьком, глаза от солнца. Ни слова не говоря, прыгнул на меня, как игрок в американский футбол, сбивая плечом с ног. Я с громким криком упал на спину и заскользил по снегу вниз головой по уходящему к пропасти склону.

…Хороший снег в Тбилиси моего детства выпадал, в лучшем случае, раз в четыре-пять лет. Хороший — это тот, который не таял через пару-тройку часов, а держался несколько дней или, если повезет, неделю. Тогда нам, детворе, выпадала редкая возможность вдоволь покататься на санках. Наши родители в этом случае держали сменную одежду. Знали, что их чада через несколько часов беспрерывной возни в снегу вернутся домой насквозь промокшими. Тогда мы раздевались до трусов, надевали второй комплект теплой одежды и выбегали вон. Мамы мокрую одежду развешивали на батареях. Никогда не ругались. Понимали, какой это для нас праздник. И как быстро он закончится. Пусть порадуются, считали они.

Санки — санками. Но как же мы любили катание по ледяным горкам! Для этого мы специально раскатывали дорожку по всей нашей не очень длинной, чуть больше ста метров, улице. Но небольшая длина её с лихвой перекрывалась тем, что она шла под гору. В итоге, мы получали идеальную наклонную дорожку для катания. Высшим шиком у нас считалось проехать всю улицу сверху-вниз с одного разбега. Для этого многие ребята постарше меня специально надевали кирзовые сапоги.

Мой звездный час наступил, когда я, с разрешения мамы, обулся в венгерские демисезонные туфли. Разрешение было необходимо. Жили не очень богато. Возможности покупать мне обувь регулярно не было. Тем более, когда речь шла об импортной. Но эти венгерские я честно проносил два года. Подошва стерлась. Мама понимала, что больше они служить не будут. Участь их была предрешена.

Я еле поднялся к верху улицы, к началу горки, настолько у меня проскальзывали туфли на каждом шагу. Проигнорировал громкое ржание и подколки всех друзей, обративших внимание на несезонную обувь на ногах. Без какого-либо разбега просто встал на дорожку и… Ржание и подколки тут же прекратились. Теперь позади меня, стихая, пронесся возглас удивления и восторга. Стертая подошва моих венгерских чудо-туфель была сродни лезвиям коньков или, скорее, современной «ледянке». От меня не требовалось работать телом и ногами, чтобы подгонять себя и доехать до конца улицы. Наоборот. Скорость моя росла с каждой секундой. Теперь я понимал, что моя главная задача — затормозить. Потому что наша улица под прямым углом вливалась в главную дорожную артерию «Африки», по которой ехали машины, автобусы. И было очевидно, что, если мне не удастся остановиться, я пулей выскочу на проезжую часть. А там, кто его знает, повезет или нет. Оставалось метров тридцать. Пора было принимать решение. Особого выбора не было. Лишь один вариант. Я свалился на бок. Ноги оторвались ото льда дорожки, тело в кувырках уже трамбовало снег сбоку от неё. В метрах пяти от проезжей улицы я остановился…

…Я вырос. Не по своей воле оказался на этом перевале и на этом леднике. У меня не было задачи, как в детстве, порадоваться лихому катанию на ледяной дорожке, вызывая восторг и зависть у друзей. Да и на эту «дорожку» я попал не по своей воле. Меня на неё вытолкнули. Я скатывался, набирая скорость.

Будь мои малолетние приятели рядом, наверняка, оценили бы, как пилотаж экстра-класса! Скатиться по ледяной дорожке вниз головой? На такое отваживались лишь самые отчаянные сорванцы. Им, как и мне сейчас, и мне маленькому на венгерских туфлях, требовалось одно — затормозить, остановиться. Иначе всех нас ждала «проезжая часть», которая в моем сегодняшнем случае представляла собой глубокую пропасть. И если в детстве я еще мог рассуждать на тему повезет-не повезет и был шанс, даже много шансов, не попасть под колеса автомобиля (грузовика, автобуса), то здесь исход был очевиден. Увы. Без шансов. Без единого шанса.

Я не мог, как в детстве, завалиться на бок, чтобы оторваться ото льда. Здесь — кругом лед! До канадской границы, верно, было легче добраться, чем до ближайшего безопасного клочка земли. Времени оставалось совсем ничего. Нужно было что-то срочно предпринять. Нужно было бороться за жизнь.

Многочисленные фильмы, моя непонятная любовь к историям и книжкам про альпинистов… Непонятная, потому что никогда и не мечтал быть альпинистом. Боялся. Так же, как не очень любил летать и с ужасом представлял себя в подводной лодке, но при этом обожал фильмы про самолеты и субмарины. Короче, знания — сила!

Я выхватил кинжал и с силой вогнал его в наст. Другой рукой проделал то же самое, используя вместо ножа свои пальцы. Я их тут же рассёк в кровь о ледяную корку, но своего добился. Я начал тормозить. Скольжение замедлялось. Теперь весь вопрос заключался лишь в одном: успею остановиться до пропасти или нет. Я сильнее надавил на кинжал. Взрезал им наст, как тупым плугом, пресекая его попытки вырваться. Руку жалеть