Читать книгу - "Шарлатан - Квинтус Номен"

что отряд испытателей двадцать первого завода уничтожил танковый полк вермахта целиком и мотопехотный полк более чем на половину с помощью… извините, товарищ Сталин, но в рапорте так и написано, с помощью… бумажных самолетиков. Я, конечно, сегодня же укажу генералу Белову на недопустимость…

— Товарищ Василевский, а где сейчас находится товарищ Белов?

— Сейчас штаб его переместился в Козельск…

— Спасибо. Товарищ Жуков, я сам постараюсь разобраться в том, что товарищу Белову допускается. А теперь рассмотрим, что у нас происходит на Ленинградском фронте…

Когда совещание закончилось, Сталин лично вышел в приемную:

— Товарищ Поскребышев, соедините меня с товарищем Беловым.

А через полчаса, выслушав от генерала уверения в том, что «самолетик действительно бумажный, я его в руках лично держал» и уточнив все, что можно было уточнить по телефону, он связался с руководством двадцать первого завода. Но и оттуда новой информации получить не удалось, дежурный лишь сообщил, что новыми изделиями занимается организованный по поручения товарища Киреева цех, заводу не подчиняющийся, и руководит которым инженер Чугунов. Который сейчас на испытаниях находится, но завтра уже должен на завод вернуться. Сталин, отдав все нужные распоряжения, положил трубку и вернулся к делам, однако иногда он прерывался и о чем-то задумывался, глядя в завешенное тяжелой шторой окно…

Когда на аэродроме нас встретили и посадили в большую машину, я уже почти догадался, куда нас везут. Вот только все еще не понимал, зачем — однако до разгадки оставалось не больше часа. И когда машина въехала в Кремль, я окончательно убедился в том, что догадка моя оказалась верной. А вот зачем — об этом я узнал еще через десять минут.

Надюху, дрожащую как осиновый лист, оставили сидеть в приемной, а меня завели в кабинет. Иосиф Виссарионович меня оглядел, пригласил сесть в кресло, покрутил в руках трубку, затем положил ее на стол:

— Володя, нам тут в среду на военном совете товарищ Чугунов рассказал, как ты изобрел замечательное оружие, очень живописно расписал, как его испытатели сожгли твоими… да, бумажными самолетиками фашистскую танковую колонну. И Военный совет единодушно решил тебя наградить…

— Это будет ошибкой, не надо меня награждать. Потому что не за что.

— Это как? Ты считаешь, что три десятка сгоревших фашистских танков…

— Война, боюсь, закончится не скоро, и в масштабах этой войны тридцать танков — это почти ничто. Самолетики-то мои — вообще никакое не супероружие, а просто имитация такого. Да, имитация страшноватая, но если разобраться, то пользы от него мало.

— Это почему?

— Самолетики эти… и они не мои, я как их делать в журнале прочитал, вроде бы в «Технике-молодежи», но точно не помню. Так вот, летает он медленно, управляется плохо. В тихую погоду, да если использовать фактор внезапности, пользу они принести могут, но уже через неделю-другую фашисты догадаются, что сбить его просто. Из винтовки, конеячно, сбить его почти невозможно, из пулемета — проще, но патронов не напасешься, а из дробовика даже косорукий его парой выстрелов собьет. Из дробовика кто угодно его сбить сумеет: летит медленно, ровно, сам большей — ну просто идеальная мишень. А против ветра самолетик летать не сможет. Делать их, конечно, надо, но, как дядька тот говорил, строить для их выпуска отдельный завод смысла нет. Потому что через месяц единственный смысл этих самолетиков будет в том, что фашисту придется с собой постоянно дробовики таскать, на случай, а вдруг мы по ним их запустим. И их действительно иногда нужно будет запускать, но и сарая Вовки Чугунова для их изготовления будет достаточно. Пока их делает два десятка инвалидов из го… из оберточной бумаги и палок, они ведь и стоить будут копейки, мы с отцом считали, что рублей в полтораста уложиться можно будет. А за такие деньги пугалки на фронте использовать полезно, ну и иногда, в хорошую погоду, с ними можно будет сбросить связку гранат на голову фрицам. Главное, что их нужно будет применять не часто и в разных местах…

— Володя, а тебе точно только пять лет? Рассуждаешь ты…

— Я рассуждаю как любой нормальный человек: если эти самолетики по всему фронту в разных местах по два десятка в день пускать, то фашистам придется с собой кроме винтовок и дробовики таскать, и кучу к ним патронов. А на заводах вместо винтовок и пулеметов эти дробовики делать — и это мне дед Митяй сказал. То есть он сначала сказал, я потом придумал, как самолетиком из журнала по проводам управлять можно, но это вообще ведь просто: четыре провода, четыре сигнала: правый-левый элерон вверх-вниз, а в пульте на девяти релюшках шифратор команд, самая примитивная логическая схема. Только я не помню, в каком классе логику проходят, поэтому не знаю, сколькиклассник такую же за пятнадцать минут придумал бы.

— Интересные у тебя рассуждения… а за что тебя шарлатаном-то прозвали? Ты же вроде не врешь…

— Вру, просто вру так, что другие верят. Даже вы поверили, что бумажный самолетик — это оружие.

— Ну… да. Однако и за вранье такое тебя наградить все же будет правильно: если мы поверили, то и фашист поверит, что у нас страшное оружие появилось. Чем бы тебя наградить-то? — Сталин бросил беглый взгляд на находящиеся в кабинете предметы.

— Не надо меня награждать, я же уже сказал. А вот Надюхе если вы ручку хорошую в награду дать сможете, а то она мучается со свое вставочкой, да и перья сейчас к ней не купить…

— А Надюха?..

— Надька Векшина, Надежда Ивановна, она у нас училкой работает. Одна работает, на всю школу одна…

— А ты ее Надькой обзываешь, нехорошо это. А если она услышит? — Иосиф Виссарионович широко улыбнулся.

— А я ее не обзываю, я ее всегда так зову, или Надюхой еще. Ей же пока всего шестнадцать…

— Ну да, по сравнению с тобой вообще девчонка! Договорились, будет ей ручка. Но ты точно уверен, что тебе ничего не надо? Одежда, обувь…

— Если вы мне что-то дадите, значит это что-то не достанется кому-то другому, а у меня все уже и так есть. Валенки мне дядя Алексей свалял, зачем мне больше-то? У меня ведь только две ноги… одежды братья мне на три жизни оставили, а если мне что-то еще понадобится, то я уж это сам себе сделаю.

— Понятно, но вот на память… — Сталин что-то