Читать книгу - "Четыре танкиста. От Днепра до Атлантики - Валерий Большаков"

Бедный, который мог танком аккуратно загнать гвоздь в дерево, тронул тяжелую машину. Правую ногу Скорцени ощутимо прижало, и он истошно заорал.

– Не-ет!

– Говори!

Захлебываясь, Отто сказал адрес.

– Климов, проверь экипаж. Там должен быть еще один гаденыш, фон Фелькерзам. Да вот он, дернулся, когда я его назвал. Привет, барон! И не притворяйся большим немцем, чем ты есть. Ты ведь родился в Питере!

– Что вам нужно от меня, – прохрипел Фелькерзам, – проклятый большевик?

– Проклятому большевику нужно знать, где сейчас находится Миклош Хорти-младший.

– Я не знаю.

– Родин!

Барон встрепенулся, завидев могутную фигуру старшины, и тут же, скороговоркой, выдал нужный адрес. Тот же, что назвал Скорцени. Слышать своего шефа Фелькерзам не мог, следовательно, надежда была.

– Ваня, срочно свяжись с нашими!

И минуты не прошло, как оперативникам был скинут адрес. Геша присел перед Скорцени.

– Если ты нас обманул, – усмехнулся он, – останешься без ног.

– Нет! Нет! Я сказал правду!

– Проверим.

В это время из ворот показались охранники, числом до взвода. Огня хватало, так что они сразу увидели, как башни у пары танков разворачиваются в их сторону. Венгры остановились.

Кто-то сдуру – или просто нервы сдали – выпустил очередь из пулемета, и тогда орудие «ИС-3» плавно опустилось. Венгры шарахнулись в обе стороны, убегая с линии огня, но выстрела не последовало.

Какое-то время все колебалось в неустойчивом равновесии, но потом в потемках замелькал белый флаг, и к танкистам выбрался комендант замка, бледный, как полотнище в его руках.

– Димитраш! Ты по-венгерски могёшь?

– А то!

– Объясни этому типу, что я советский офицер, посланный спасти регента, что я только что допросил немецкого диверсанта, который готовил убийство Миклоша Хорти, а ранее похитил его сына. Давай!

Молдаванин старательно перевел, и коменданта бросило в краску. Ощерившись, он едва не пнул Скорцени, его придержал Родин.

Комендант быстро заговорил, помогая себе руками.

– Он говорит, товарищ полковник, что немцы напали на цитадель в другом месте, силой до двух батальонов.

– Отвлекали внимание, – кивнул Репнин.

– Товарищ командир! – высунулся из башни Борзых. – Нашли!

– Живого?

– Ага! Сюда везут!

Репнин повеселел. Всякое, конечно, может случиться, но немцев в Будапеште немного, батальон от силы, всё животы свои кладут на линиях Маргарита и Аттила, так что шанс уцелеть у Миклоша был изрядный.

Обернувшись к коменданту, Геша раздельно сказал:

– Передайте его светлости регенту, что его сын спасен и скоро будет доставлен в замок.

Комендант, дослушав перевод Димитраша, бросился опрометью бежать и вскоре скрылся за тяжелой аркой Венских ворот.

– Тащ командир! А с пленными что делать?

– Связать и в Б-4. Они нам еще мно-ого чего расскажут!

Геша хотел поправить шлемофон и ткнул себя в щеку дулом пистолета. С недоумением поглядев на «вальтер» в своей руке, он сунул его в кобуру.

Вот что значит нарушать режим дня! Не поспал одну ночь, и все…

Репнин огляделся. Бронегруппа стояла хорошо, можно было открывать огонь «по всем азимутам». Автоматчики ненавязчиво маячили на заднем плане, держа ситуацию под контролем, но венгры в бутылку не лезли, держались в сторонке, зыркая только в сторону русских.

Неожиданно послышался автомобильный сигнал, и из Венских ворот выкатился роскошный черный «Майбах». Подкатив чуть ли не к самому «Т-43», отмеченному 102-м номером, лимузин остановился.

Вышколенный адъютант мигом выскочил, как черт из коробочки, и отворил заднюю дверцу. Оттуда вылез сам Хорти – в адмиральской фуражке, в черной шинели.

В это время чадившая «двойка» вспыхнула поярче, и оранжевый свет упал на брыластое лицо регента. Усики регента дернулись, а глазки уперлись в Репнина.

– Полковник Лавриненко, – небрежно козырнул Геша.

Димитраш перевел.

– Где мой сын?

– Следует сюда, ваша светлость. Наши оперативники нашли вашего сына и освободили. Миклош жив-здоров, даже не ранен. Ну, разве что избит. Не нами, ими.

Репнин кивнул на пленных диверсантов.

В этот момент Репнин разглядел в Хорти всего лишь старого человека, тянущего на себе непосильную ношу. И у которого отобрали сына.

– Едут!

Начало светать, и в предрассветных сумерках Геша разглядел «Опель» в сопровождении четырех или пяти мотоциклистов. Напрягшись, он расслабился – было бы странно, если бы люди Судоплатова разгуливали по Будапешту в красноармейской форме, а разъезжали на «эмке».

«БМВ» с коляской, тарахтевший впереди, лихо завернул, и водитель в эсэсовской форме, но без фуражки, быстро подошел к Репнину, ориентируясь на полковничьи погоны.

– Лейтенант госбезопасности Фрейдлин, – представился он, потянул было руку к голове, чтобы отдать честь, но вспомнил, что голомозый, и опустил. – Доставили, товарищ полковник!

– Вы доставили, – ухмыльнулся Геша, – вы и передавайте!

Встрепанный, помятый Миклош-младший выбрался из «Опеля», огляделся и направился к отцу. Выглядел он очень неуверенным, но Миклош-старший презрел всякие условности и обнял сына.

Старшина Родин вздохнул, а Репнин подумал, что теперь им всем полегчает. Даже если те немецкие дивизии, что сейчас заперты на Балканах, и представляют опасность, то прямой угрозы СССР не несут. И войскам 1-го и 2-го Украинского в тыл не ударят – фронты не будут стоять на месте, уже сегодня они двинутся дальше на запад, в Австрию.

Пускай немчура поиграет в догонялки! Хотя венгры наверняка будут ставить им подножки. В Большой игре поменялись правила…

Из воспоминаний капитана Н. Борисова:

«Сейчас слишком много разговоров про «наркомовские сто граммов», мол, приучали наш народ к пьянству. Впервые Комитет обороны издал приказ про эти «сто граммов» еще в октябре 41-го. Но сразу был определен срок, когда выдавали спиртное – с октября по 1 мая. А уже в конце 43-го был подписан приказ, что выдавать их непосредственно перед выполнением боевой задачи и только тем, кто непосредственно задействован. А к концу войны этот круг еще более сузили и водку почти не выдавали. Скажу за себя. За все время на фронте я помню лишь считаное количество раз, когда нам выдавали водку. А сейчас некоторые деятели утверждают, что многие стали пьяницами на фронте, потому что каждый день выдавали. Да черта лысого! Я получал максимум десять раз. А остальное – трофеи.