Читать книгу - "Чужая жизнь - Валерий Шмаев"

Собственно говоря, политрук был кругом прав. Ношение формы противника — это оскорбление формы своей. Даже очень качественные сапоги с убитых на мосту и вокруг него финнов щенявый политрук, что поначалу попытался меня арестовать, ободрать не позволил, хотя большинство уходящих красноармейцев были обуты в ботинки с обмотками. Так их всех и Степана в том числе учили до войны и сломать этот стереотип, намертво укоренившийся в мозгах бойцов моей группы, мне удалось в своё время с огромаднейшим трудом.

К тому же солдат противника, одетых в не свою форму живыми, не берут. Это правило сформировалось именно на этой, только что начавшейся, войне с печально известного подразделения «Бранденбург800». Именно солдат этого подразделения в самом начале войны в случае захвата не задумываясь стреляли как бешенных собак, но и они отрывались на наших бойцах со всей накопленной, за годы жизни на чужбине, ненавистью.

Тогда, ещё на острове, готовясь к ночной вылазке я чуть язык до основания не стёр, уговаривая своих комсомольцев переодеться в немецкую форму. Да и то Фёдор схимичил — немецкий маскхалат напялил, а свою гимнастёрку оставил. Но тогда у меня было немного времени, и непробиваемая аргументация своих действий, идущих вразрез всему тому, чему учили советских пограничников и весь советский народ до войны. Здесь же я просто положил на мнение политрука, привычный большинству живущих в нашей стране людей, рабоче-крестьянский аргумент и тут же забыл об этом.

А подумал я теперь о Яковенко, наверное, потому что жить политруку осталось очень недолго. Ранение, которое он получил вроде лёгкое и сам Яковенко порывался остаться с нами, но я, к сожалению, знал, что с ним произойдёт в самые ближайшие дни, а то и часы. Вроде и пулька, пробившая ему бедро мелкая, и патрон слабенький и основные нервы на ноге задеты не были, но сам характер ранения не оставлял политруку, в том случае если он срочно не попадёт на операционный стол, ни единого шанса на жизнь.

Дело в том, что такие продольные ранения мерзопакостнейшая штука — закрытый раневый канал слишком длинный и внутреннее кровотечение от разорванных сосудов и вен промыть никак не удастся. Кровь, конечно же, остановится — пуля горячая и заражения крови не будет, но сама вытекшая кровь ведь никуда не денется, а её срочно надо удалить. И если входное отверстие куда занесло грязь с немытого несколько дней тела, пот и микрочастицы галифе и подштанников обработать было можно и с этим справлюсь даже я, то повреждённые мышечные ткани под внешне целой кожей в самые ближайшие минуты воспалятся, а затем и загноятся. И эта не удалённая из раневого канала кровь только ухудшит ситуацию.

Лето, жарко. Процесс нагноения происходит значительно быстрее, чем в холодное время года. Ну а дальше, прогрессирующее с каждой прожитой политруком минутой, воспаление повреждённых сосудов и мышц, высокая температура, общее нагноение всего бедра и как результат этого очень быстрая гангрена нижней конечности. И неминуемая мученическая смерть.

Можно было бы попробовать вскрыть раневый канал, то есть разрезать кожу вдоль всего повреждения, чтобы поставить дренаж и обработать рану, но как это сделать без наркоза и стерильных материалов? В этом случае политрук может умереть от обычного болевого шока. Самогоном его напоить до невменяемого состояния? И что это даст? Я не врач. Что делать я знаю только в поверхностной теории. То есть знать, что делать чтобы Яковенко не умер знаю, а как это сделать нет.

Недаром хирурги ценятся во всех странах мира. С подобной операцией справится и любая квалифицированная медицинская сестра, но я-то не хирург и не медсестра, а коновал от медицины. Таблетку могу выдать по назначению врача, да порезанный палец бинтом замотать. Это я, конечно, упрощаю. Знаний у меня несколько больше, но за остро отточенный нож однозначно не возьмусь. Я просто не знаю, как резать и как, чем и какие сосуды сшивать, и политрук просто умрёт у меня под ножом от потери крови или того же болевого шока.

Одна надежда что мы каким-то чудом перебьём всех приехавших егерей и захватим, и ограбим их санитара. Но есть ли у него тот же скальпель и морфий? Или что там у немцев сейчас вместо морфия для обезболивания? У меня вообще кроме двух шприцов, пятака рулонов бинтов, немецких перевязочных пакетов^[3] и йода ничего нет. Даже перекись водорода отсутствует. Ух его знает существует ли эта самая перекись сейчас в военно-полевом медицинском комплекте или нет. Даже это для меня тёмный лес.

Появление на нашей позиции новых людей я, задумавшись, пропустил. Вернее, не так. Первым и это, само собой разумеется, услышал тихонько подходивших к нам людей Степан. Я чухнулся много позже. Да и то только после того, как Стёпка, перехватив поудобнее свой автомат перекатился в сторону приближающегося шума. Впрочем, я успел только развернуться и тихонько удивлённо присвистнуть.

Первыми практически бесшумно подходили жена «Шатуна» и его дочка вооружённые немецкими карабинами которые совсем недавно уехали на телеге вместе с раненым политруком. За ними также бесшумно двигался достаточно пожилой мужчина с карабином имени капитана Мосина, а следом за ним топали четверо красноармейцев среди которых были красноармеец Уздов, двое артиллеристов и «Рябой». Последние четверо издавали столько шума что хватило бы на приличное стадо козл… так нелюбимых мной крупных млекопитающих, вчера днём обгадивших всю поляну перед таким красивым озерцом.

Увидев знакомых людей, я сразу расслабился, но Степан ствол своего автомата не опускал, недобро уставившись на подходящего к нам мужчину. Видя, что ещё чуть-чуть и мой напарник поприветствует мужика очередью из автомата я, ни слова не говоря, положил руку на ствол прямо около мушки и направил автомат в землю. Степан посмотрел мне в глаза и зло и отрывисто заговорил.

— Это полицай. Он у них старшим был. Не местный. Сопротивлялся до последнего. Нас с «Шатуном» обзывал по-всякому. Над пленными издевался. Никонова оглушил. Я его прямо на месте хотел кончить, да «Шатун» не дал.

— Разберёмся Стёпа. — Тут же ответил я, мгновенно оценив подходящих к нам людей и продо́лжил.

— Алевтина с Настей за спиной его держат. Если бы ему не доверяли, то в трёх метрах позади него бы шли. И «Шатун» не дал тебе его прибить. Не спеши. Сначала выслушаем хозяев. Как ни крути, а мы с тобой здесь гости. — Степан что-то хотел мне возразить, но видно в последний момент передумал и на мгновение крутанув желваками, отчего лицо его на пару секунд перекосилось, нехотя опустил оружие. Подошедшая к нам жена «Шатуна» заговорила первой.

— Ты Степан желваками не играй. Сначала послушай. Николаю ты сразу поверил. Теперь поверь мне. Нет в Никодимыче гнили. Своя правда есть, а гнили нет. Такой он человек. Мы с ним давно знакомы. Считай, что Никодимыч наш родственник. Поверил нам, поверь и ему. Не по своей воле он финнам помогать пошёл. — Ответить Стёпке я не дал.

— Степан второе дело. Главное, чтобы вашему Никодимычу поверил я, а мне даже слушать вас не к чему. Истории бывают разные. Длинные они или не очень, смысла никакого для нас нет. Рассказать можно всё что угодно. Я сам такой сказочник. Будет время, поинтересуйтесь у Степана, он перескажет. Мои сказки ему очень нравятся. Теперь вашему родственнику делом надо доказывать, а самые убедительные доказательства скоро прямо сюда прибудут. Политрук где? — Ответ, впрочем, мне был не сильно нужен.