Читать книгу - "Курс на СССР: Переписать жизнь заново! - Тим Волков"

class="p1">— Постановление о прекращении уголовного дела в связи с передачей на поруки… — вслух прочитал я. — … вину признал полностью в содеянном раскаялся… характеризуется положительно… потерпевшие претензий не имеют… на основании статьи пятьдесят второй УК РСФСР… статьи девятой УПК РСФСР… уголовное дело дальнейшим производством прекратить в связи с передачей обвиняемого на поруки!

— Ну, Серега!

— Ребята! Это дело надо отметить. Но, сперва домой, — Гребенюк развел руками. — Мать, сами понимаете…

— Да уж, представляю, как тетя Вера обрадуется!

Сердце пело. Мы, я и Наташа сделали это! Изменили ход времени, злую развилку судьбы! Это мы, мы сделали! Никакие не супергерои, вообще, считай, что никто. Но, ведь удалось. Удалось же! Так, может, удастся и что-то еще? Что-то куда более глобальное…

* * *

Вечером мы пошли в ресторан. Вернее, в молодежное кафе, считавшееся самым крутым в городе. Все как полагается, очередь на вход, непреклонный швейцар в дверях…

— Ну? — Наташа повел плечом. — И как мы туда попадем? Говорила же, надо что-то более демократичное.

— Ну, не в пирожковой же! — хохотнул Гребенюк. — Спокуха! Сейчас все устрою.

Хохотнув, он убежал за угол и почти сразу высунулся, махнул рукой:

— Идемте!

Мы с Наташей переглянулись. Пошли.

Это бы черный ход. Какие-то ящики, продукты. Темновато как-то. Впереди шел какой-то парень в потертой джинсе с прической а-ля Риккардо Фольи.

— Это Гоша, — обернувшись, шепнул Серега. — Музыкант. Тут и сам Весна петь не брезгует!

Теперь понятно, почему Гребенюка сюда пустили. Он просто всех знал. Вернее, не всех, а кого надо.

— Анатолий… — не доходя до зала, Гоша позвал молодого официанта. — Посади гостей.

— Ага, — кивнул тот. — Идемте.

Все втроем мы уселись за крайний угловой столик. Играла музыка, кажется «Старз он 45», у меня была пластинка, как и у многих. по потолку метались разноцветные зайчики, блики стробоскопа били глаза. На стене танцевали полураздетые девушки с гибкими телами, началась программа варьете.

— Хорошо танцуют! — оценила Наташа. — Здесь вообще стильно… И музыка… и все…

— Ну, музыку вы еще здесь услышите! — Серега с ходу заказал коктейли и что-то из еды. — Такая музыка будет… Вам понравится, точно!

Официант принес коктейли.

— Ну, ребята, за вас! — поднял бокал Гребенюк. — Если б не вы, сгнил бы в застенках! Ну, что вы смеетесь-то?

Выглядел он хорошо. Причесанный, в новой джинсе «Рэнглер», разве что чуток спал с лица. Но, шутил, смеялся от души!

— Хочу заметить, Наташа, ты очень красивая! Э, Отелло, не смотри на меня так! Не кряхти так, Ихалайнен! Наташа, скажи ему!

— А теперь мы представляем вам музыкальную программу нашего ансамбля, который называется «Апрель», — громко объявили со сцены.

Все дружно захлопали. Вышли патлатые парни с гитарами. Как в песне, «ударник, ритм, соло и бас». И, конечно же, синтезатор, японские клавиши «Ямаха». Ну, понятно все. Ресторан, это вам не колхоз «Золотая нива» с их ГДР-овской «Вермоной».

— Мы приветствуем вас, уважаемые гости! — подошел к микрофону солист. — И первый наш номер, песня из репертуара московской группы «Альфа»!

Барабанщик пустил отсчет, грянула музыка…

Што-о-орм! Волна за волно-ой…

Зал быстро заполнился танцующими…

— Ну, а мы что сидим? — встрепенулась Наташа.

Но мы, мы должны, победить, иначе…

А потом начался медляк. Красивый такой блюз из репертуара группы «Рок-сентябрь»…

Спит мой город

В поздний час…

Фонари плывут в дожде…

Мы танцевали с Наташей. Я обнимал ее за талию и был так счастлив, как, наверное, еще никогда не был.

— А это дурачок Серега прав. Ты очень красивая!

Прошептав, я поцеловал Наташу в губы. Она не отстранилась.

— Дурень! Всю помаду съел!

Потом пошла ритмичная песня.

Абра. Абра… кадабра…

А мы все танцевали медляк, пока Гребенюк, вот же ж гад, не похлопал меня по плечу:

— Там горячее принесли… Покушаем!

Кажется, это был цыпленок табака, я не разбирался. Просто смотрел на Наташу. Потом ее, с моего разрешения, уволок танцевать Гребенюк.

Я знаю, что расстаться… придется нам с тобо-ой…

Что нам не сладить с этою бедой…

Ресторанные лабухи-музыканты перепевали «Динамик». И очень даже неплохо перепевали. А играли, вообще выше всяких похвал. Вот вам и лабухи! Кстати, если понадобятся деньги, наверное, можно будет…

— Ну, здравствуй, золотая рыбка!

Я резко обернулся.

Передо мною стояла Метель! Не в привычных рваных джинсах и растянутом свитере на голое тело, а в коротком красном платье с дорогой янтарной брошью, черных колготках и туфлях на высоком каблуке.

— Привет! Потрясно выглядишь, — я ничуть не покривил душой.

— Рада тебя видеть, — она хищно улыбнулась. — Имею желание! Потанцуй со мной. Просто потанцуй.

Ну, что ж.

Она обняла меня, прижалась всем телом так, что я даже почувствовал себя неловко. Особенно, когда поймал на себе удивленный взгляд Наташи!

Мам-а-а… Мама-а-а…

Песня продолжалась!

Я попал в беду, я попал в беду, что мне делать с не-ей?

Глава 16

Мелодия длилась бесконечно, накрывала волной, но я чувствовал себя как на иголках. Метель прижималась все сильнее, словно желала слиться со мной в единое целое. Я чувствовал тепло ее тела… Вот ведь ведьма! И как только узнала, что я тут? Следила что ли? Как-то не верилось в случайность этой встречи.

— Ты что такой грустный, Саша? — промурлыкала Метель.

Не в силах больше видеть её хитрые и самодовольные глаза я отвернулся в сторону и увидел, как Наташа делает вид, что что-то о чем-то разговаривает с Гребенюком. Но я понимал, что вся эта ситуация задела её за живое. Я и сам чувствовал себя сейчас очень некомфортно.

Метель попыталась дотянуться лицом ко мне, но я решительно отстранился.

— Что ты делаешь? — прошипел я, борясь с желанием немедленно уйти, бросив её посреди зала.

— Что хочу, — ее губы почти коснулись моего уха. — Или ты забыл? Ты обещал. Три желания. Это еще только первое.

Она наклонилась ко мне ближе, шепнула в самое ухо:

— Может быть стоило воспользоваться моим первым предложением и просто поцеловать?

Издевается!

Я заметил старичка. Он медленно пробирался между столиками, сжимая в дрожащей руке скромный букетик осенних астр. Живые цветы в такую пору были редкостью и стоили, наверное, целое