Читать книгу - "Планета парадоксов - Ирина Седова"

выложу свои аргументы, они уже не покажутся нашим уважаемым консерваторам беспрецедентной ересью».

Как бы там ни было, но теоретическую часть работы Эльмар мог выполнять в открытую: эпизод со звездолётом в сценарии имелся. Ко времени окончания макета он уже не напоминал живой труп, и вскоре снова рискнул подняться за запретную границу. Поскольку всё это время он питался, повинуясь пресловутому здравому смыслу, исключительно натуральной пищей, то на этот раз обошлось без обмороков. А слабость и разбитость давали о себе знать всего неделю после полета.

Выздоровев, Эльмар полетел опять, решив приучить свой организм к постоянной потере некоторой части атомов. Впоследствии, правда, он догадался до более простого способа сделать свой организм нерастворимым: он поднимал вверх все продукты, какие попадали к нему, и ел исключительно пищу, стерилизованную таким образом.

Но всё это было уже потом, а сейчас перед Эльмаром стояла более насущная проблема: он искал место для мастерской. Сначала он хотел устроить её на каком-нибудь из островов холодного архипелага. Потом решил достроить в скалах побережья какую-нибудь бухточку. Эльмар колебался, и тут ему помог случай.

В один прекрасный день к нему явилась Марие и объявила:

— Мартин женится. В следующую субботу, — и вручила пластинку с оповещением. — Конечно, с тобой можно было бы обойтись без церемоний, но мы решили, что официальное приглашение не помешает. А то ты нас совсем забыл, и не навестил ни разу с тех пор, как мы переехали из Долинного. Но ведь не из-за того же, что Мартин себя обнаружил?

— Ты могла подумать такую глупость?

— Не думала я ничего думать, но ты к нам охладел, это правда. В общем, никаких оправданий мы больше не принимаем. Слушай, а почему ты не спрашиваешь, кто невеста?

— Разве я знаю её?

— Ещё бы нет! Она частенько забегала к нам, когда мы жили в Долинном. Худенькая такая, тихая. Она всё время челку подкручивала.

— Ниночка? Но ведь она совсем не привлекательная! Не такой представлял я себе невесту Мартина!

— Она очень миленькая и Мартина любит до беспамяти. Не то, что ты, медведь. Заперся в своей берлоге, и… я ненавижу её, ненавижу! — заключила она с неожиданной неприязнью.

— За что? — удивился Эльмар.

Ниночка была безобиднейшим существом, да и начало разговора не предвещало такого поворота.

— Если бы не эта противная зеленоглазая ведьма… Целыми днями сидишь, как истукан, впялившись в её проклятые зенки, и ничего больше не хочешь замечать, — выпалила Марие одним духом и поджала губы. За спиной художника висел большой голографический портрет Рябинки и, вспомнив об этом, Эльмар покачал головой:

— Ты не понимаешь, что говоришь. Мне же кошмарно некогда.

— Может быть. Но на эту субботу ты, надеюсь, отложишь свои неотложные дела и озаришь нашу скромную хижину светом пребывания своей непостижимой особы.

В назначенный день, прихватив полагающиеся по случаю подарок: шкатулку из янтаря в виде средневекового туземного замка, Эльмар отправился к друзьям.

Компания подобралась веселая: шесть пар, и все молодёжь. И хозяева превзошли самих себя. Стол ломился от яств, и Мартин сыпал незамысловатыми шуточками, умело поддерживая настроение.

Молодая жена в тёмно-розовом платье, задрапированном в мелкую складку, с золотым кружевом, казалась очень хорошенькой. Нежный счастливый румянец играл на её обычно озабоченном личике, а набор золотых браслетов неощутимой толщины подчёркивал белизну и гибкость её длинных тонких рук.

Она была бы ещё очаровательней, если бы рядом с ней не было Марие. Бледно-лиловое платье сестры жениха повторяло линии наряда невесты. Лишь кружева были серебряные и вместо браслетов наряд дополняло чеканное колье с подвесками. Марие была неотразима, и это было бесспорно.

Гости были все из старых приятелей Мартина. И хотя они жили по разным городам, все же знали друг друга. Они с увлечением искали общих знакомых и, вспоминая шумные вечеринки химфака, с упоением окунались в атмосферу беспечных бесшабашных лет. Они танцевали, загадывали шарады, дурачились, смеялись.

Эльмар наблюдал чужое веселье и грустил: чуть-чуть, самую малость. Он умел радоваться радости других и отдыхал, глядя, как смеются другие. Но из оптолы, рассыпаясь будоражащими переборами, лилась влекущая, пьянящая музыка и, достигая потаённых струн утомленной души художника, заставляла их отзываться печальным беспокойным эхом. А бархатный, обволакивающий голос между тем, пел:

Где ты, мой нежный, мой славный, мой милый,

Где ты, любимый?

Где ты, единственный, умный, красивый,

Где ты, любимый?

Ты для меня был, как в засуху дождь для полей,

Мой любимый!

Словно оазис зеленый для странника в пустыне.

Отчего ушел навсегда ты?

Моё сердце страдает.

Рвется оно, словно птица без крыл,

Стонет и рыдает!

Где ты, любимый?

— Пойдем танцевать, — сказала Марие, тронув его за плечо.

— Пойдем, — сказал Эльмар, и они закружились по комнате.

Слетает ветер и ветку качает,

Лотос тянет к солнцу цветы.

А для меня был только ты —

Ты моя прохлада и солнце, только ты,

Или я тебя не любила?

Или я не ласкала?

Нет для меня больше ясного дня,

Нет тебя, любимый!

Где ты, любимый?

Ты для меня был как воздух, как хлеб, как вода,

Мой любимый.

Словно звезда путеводная для странника в пустыне.

— Эй, Эльмар, чьему разбитому сердцу посвящена эта песня? — крикнул один из гостей, перекрывая могучим басом смех за столом.

— Откуда мне знать? — откликнулся Эльмар, не оборачиваясь.

Веселье за столом стало бурным.

Мартин выглянул из соседней комнаты:

— Что стряслось?

— Эльмар не узнает собственного творения, — весело объяснил бас.

— Но это же совсем не мой стиль! — защищался художник. — Я просто не мог сочинить такое!

— Где уж ему вспомнить! В свои студенческие годы он сорил стихами направо и налево!

— Надо же! — улыбнулся вконец сконфуженный Эльмар. — Нашелся же кто-то, приляпал мелодию…

И он увлек Марие в дальний конец зала.

— Ты в самом деле забыл ваш спор с Мартином? — спросила Марие, лукаво улыбаясь.

— Спор? Ах да, я, кажется, действительно, сочинил это стихотворение на спор… А ты сегодня восхитительна!

— Только сегодня?

— Но сегодня особенно! А знаешь, тебе по-туземному всего 25 лет.

— А тебе?

— 27. Давно ли мы были такими юными, как она, — он кивнул на Ниночку, хлопотавшую около стола.

— Ну что ты! Она себя считает ужасной старухой, ведь она уже три года, как окончила школу. Что же говорить обо мне? Я тебе