Читать книгу - "Изумрудный Армавир - Александр Нерей"

Млечный Путь во всю пещеру, хлоп! Нарисовался. Живой. Объёмный. Кружится. Тогда понял, что ты имел в виду, грозясь, что четвёртый с восьмым штаны перепачкают. Я сам чуть…

— Дальше, — перебил я, всё ещё не понимая, что так встревожило Укропыча, отчего он принялся штурмовать мой Скефийский Севастополь.

— Всё. Я мигом из пещеры…

— Стоп. А с пещерой ты что, не разговаривал?.. Я же про диалоги с тётенькой-ЭВМ ничего этим оболтусам не рассказал, — раздосадовался я.

— Какие ещё диалоги? — ошалел третий. — С Млечным Путём разговаривать можно?

— Не с ним, а с тем… С той, кто тебе его показывала. Вообще-то, тебе наше солнце должны были изобразить и четыре круга с её детками. Мамку с мирами сыночками и дочками, — поддал я мистики и без того обалдевшему другу.

— Что ты не шутишь, я понимаю. Но так сразу поверить…

— Не верь. Я без обид. Так зачем ты ко мне пробивался через снежные заслоны? Расписка твоя мне теперь без надобности. Главное, выполнил всё.

— Так и говорю. Мигом из пещеры в четвёртый мир. А голография галактики так и осталась в воздухе. Тут я промашку дал. Но я же не знал, как её выключить.

— Голая… Что? — не понял я, о чём лопочет напарник.

— Голография. Не видел, что ли, переливавшихся объёмных значков? Голографией называется, когда объёмное изображение. Так вот. К четвёртому примчался и сходу за грудки его. Говорю, что всё, о чём ты пророчествовал, правда. А он, естественно, не верит. «Ещё один карантинный», вопит. Я тогда с ним к восьмому. И ему всё рассказал, но и он, ни в одном глазу. Я их обоих за шкирку и на Фортштадт. Вот тут-то всё и выяснилось.

— Что выяснилось? Что, вообще, могло плохого случиться? — не вытерпел я и перебил дружка.

— То и случилось, что я, оказывается, не только включил пещеру, но и сломал её. Теперь она в себя никого не пускает.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся я, не поверив в такую чушь. — Мы её бананами и пепси-колой доверху нагрузили. Вот она и обиделась, а не сломалась.

— Слово даю, что сломал. Никого из нас троих в себя не пускает, — чуть не плача, закончил рассказ напарник.

— А мурашки? — ужаснулся я, допустив, наконец, такую возможность, при которой или пещера могла сломаться, или мои напарники утратить посредническую силу.

— И волосы дыбом, и мурашки-таракашки, а пещера не впускает.

— А вот это уже непонятно. Айда на Фортштадт. Я её проверю. Сам виноват, что переборщил с вашим обучением, — приказал я и начал выбираться из подпола.

— Не поможет. Я после того и первого Александра в неё засылал, и второго. Никакого толка, — безрадостно рассказал третий.

— Пока сам не… Пока меня самого не впустят, не поверю. Точнее, я верю тебе, только если она и меня не впустит, тогда беда. А подвалы наши… Ах, да. Мы же по ним и мотаемся, — поразмыслил я вслух, выбравшись из подпола в сарай.

Третий следом за мной высунулся по пояс из лаза, но вылезать не стал.

— Пойду я? Умаялся сегодня. И с братьями воевать, и с твоим миром. Сил больше не осталось, — признался он.

— Иди, конечно. А я пока всё обмозгую. Может даже с миром поговорю на счёт поломки. Или с Угодником. Хотя он нетрезвый сегодня.

— Ну, бывай, — попрощался Александр из Далания и исчез в тёмном омуте подвала.

Я недолго посидел в сарае, но в голову ничегошеньки не лезло. «С впечатлениями перебор, наверное. С утра вон сколько всего со мной было, — только и мог кумекать. — Нужно бы хорошенько выспаться. Школу же никто на завтра не отменил. Сходить нужно, поучиться, как человеку. Потом подумать. Ёшеньки-кошеньки!»

— Угодник! — скомандовал я себе, прервав бесполезные занятия по обдумыванию невероятных вещей, да ещё и дремавшим разумом.

Я задул свечу, сложил спички и огарок на их законное место и пулей вылетел из сарая.

— Деда, я домой, — шепнул я в сторону окошка и умчался к родному порогу.

Прибежав домой, поразился царившей в нём тишине. Никто уже не плясал, не смеялся, не плакал. Даже свет в моей комнате не горел.

— Когда успели? — подивился я скоростному завершению вечеринки. — Где же Николай? — спросил я у себя.

— Пуфф! — дохнуло на меня мирным холодом.

— Ты его спровадил? — ужаснулся я.

— Фух! — подтвердил Скефий.

— А ты знаешь, что у нас Фортштадтская пещера перестала работать? Не твоих рук дело?

— Фух! Чмок!

— Ясно. Ты знаешь, но ни в чём не виноват, — догадался я. — А я хотел Угодника расспросить о таких капризах незнамо кого. Того, кто её запер. Кто это может быть?

— Пуфф!

— Не знаешь. Ладно. Я спать, а ты, если что узнаешь, видео-телеграмму отбей. Прямо ко мне в сон. Договорились?

— Фух!

На этой, совсем не оптимистической, но хотя бы тёплой, ноте я решил закончить бесконечный день и поплёлся отдыхать.

— Когда только успели со стола прибрать? И всё остальное спрятать? — причитал я, укладываясь в кроватку.

* * *

— Эй, соня. Подъём! — растолкал меня папка ни свет, ни заря.

— Что ещё? Уже в школу? В шесть часов утра? — первым делом покосился я на настенные часы.

— Нет ещё, конечно. Я с вопросом к тебе. Ты же вчера с нами не пил. С кем мы гуляли? Хоть убей, не помню, — спросил папка. — Мамка тоже ничего толком не помнит. Так это её братья у нас были? Или, всё-таки, мои?

— Какие ещё братья? — не понял я.

— Один постарше, другой помладше. Одному лет двадцать пять, а другому не больше шестнадцати.

— Эти, — догадался я, что папка и меня – Супермена, и Угодника – брата, глазами и душой помнит, а умом ни капельки.

— Так чьи они были родственники? — пристал отец, будто мне была какая-нибудь разница, кто я, мамкин родственник или папкин.

— Ваши. Обоих. Родные, ближе некуда. Дай поспать. Скоро в школу… Тить-перетить! — взвизгнул я, вспомнив о сломавшейся пещере, и подпрыгнул.

— Как это, обоих?