Читать книгу - "Скопа Московская - Борис Владимирович Сапожников"

Что ж, раз от пахолков помощи ждать не приходится, надо навалиться на московских дворян со всей силой, что осталась ещё. И смять наконец сопротивление этих жалких, плохо вооружённых поместных всадников.

— Паны-братья! — воскликнул Казановский. — Или мы все тут не гусары! Или все мы тут не товарищи! Бей московитов! Убивай гусария!

И он пришпорил коня, ведя своих гусар не прорыв.

— Бей-убивай, гусария! — поддержали его товарищи.

— Руби их в песи! — донеслось в ответ со стороны московитов. — Вали в хуззары!

И под эти крики две конных лавы столкнулись снова. Без порядка, в полном хаосе, где правит лишь сила.

* * *

В каждом сражении есть такая точка, пройдя которую командир, будь то сотенный голова или большой воевода, понимает, что пора отступать или наоборот надо навалиться всей силой на врага, и он дрогнет, побежит. Именно в этом и заключается талант настоящего военачальника — если не безошибочно, то хотя бы максимально точно угадывать этот момент, и ни в коем случае не путать одно с другим.

Делагарди был хорошим командиром, и он никогда прежде не упускал того самого решительного момента. Конечно, ему никогда не нравилось отступать, однако он понимал, ещё немного — и даже прочные ряды наёмной пехоты не выдержат. Ни дисциплина, ни стойкость не спасут от натиска гусар. Тем более что с фланга заходят панцирные хоругви, и есть нешуточный риск оказаться отрезанным от лагеря. Вот этого допустить Делагарди не мог.

— Барабаны! — крикнул он. — Бить отход! Спиной вперёд! Шеренгами! К лагерю! Марш!

И наёмная пехота фон Тунбурга начала отступление. Медленно и размеренно, как это и положено. Первая шеренга уходила за самый последний ряд, прикрываемая пиками товарищей, стоявших у них за спинами. За ней это проделывала вторая шеренга, затем третья, и так, пока ушедшие первыми снова не окажутся впереди, чтобы снова уйти назад. Продвижение прикрывали носившиеся как угорелые английские, шведские и голландские мушкетёры, палившие из своих мушкетов с забитыми пороховой гарью стволами. Перезаряжать их с каждый разом становилось всё большей мукой. Шомпола то и дело норовили сломаться, и тогда от мушкета уже никакого толку, а менять их во время боя получается плохо. И всё равно солдаты стреляли раз за разом, со всё большим риском, всё медленнее и осторожнее перезаряжая оружие. Потому что без их прикрытия пикинеры станут слишком удобной мишенью для налетающих с фронта и правого фланга всадников.

— Пушки на фланг, — командовал Делагарди. — Бить по панцирным хоругвям.

Лёгкие орудия оттащили первыми. Генерал отправил с ними полуроту мушкетёров для прикрытия. Пушки расположили в деревне с почти непроизносимым русским названием Пырнево. Деревня, не деревня, а так местечко в два десятка низких избёнок, чьи обитатели разбежались, уведя скотину, как только увидели подходящее войско. Крестьянская доля такая — успей сбежать, иначе помрёшь, не сегодня, так зимой, если от солдата (не важно чьего, своего ли вражьего) скотину не убережёшь. Сидят, наверное, сейчас в лесу вместе с такими же землеробами из сожжённого поляками Пречистого, что на берегу Гжати. Рядом с ним сейчас поместная конница князя Скопина вместе с почти всеми наёмными кавалеристами насмерть рубится с зашедшими во фланг гусарами. Помощи от русских не будет. Их пехота тоже начала отход, но если к ним вскоре не присоединится тот же Скопин, о ней можно забыть. Без рогаток русские стрельцы не выдержат атак гусарии в открытом поле. Им просто нечего противопоставить безумному натиску крылатых гусар. А уж если те снова в пики ударят… Тут русским точно не поздоровится.

Однако обо всём этом Делагарди думал отвлечённо, мельком. Сейчас надо спасаться самим. А для этого, согласно плану, который они вчера разработали с Михаилом, князем Скопиным, нужно отступить в укреплённый лагерь, и оттуда поддержать стрельцов мушкетным огнём. Лишь бы тех не рассеяли раньше.

Оттащенные в Пырнево пушки, наконец, заговорили. Их выстрелы стали крайне неприятным сюрпризом для наскакивавших на фланг наёмной пехоте панцирных казаков. Они оказались не такими стойкими как гусары, что и не удивительно, и отступили. Мушкетёры успели дать им в спину залп, прежде чем гусары снова обрушились на наёмную пехоту, заставив мушкетёров укрыться за длинными пиками товарищей. Пушки, до которых гусары пока не могли добраться, и тут помогли отступающим. Всё же ядра, даже самых маленьких орудий, легко могут сшибить с седла гусара, переломав ему все кости. А терять настолько дорогую кавалерию поляки себе позволить не могли. Так что гусары стали действовать осторожнее, давая пехоте возможность отступать быстрее.

Долго это не продлилось. Квадраты отступающих пехотных рот подошли к самой околице Пырнева, и пушки пришлось тащить дальше, уже в лагерь. Делагарди же, расположившийся в деревеньке вместе со своим штабом, пока не спешил следовать за ними. Как бы ни велика была опасность, он должен находиться вместе с войсками. Нет ничего хуже для боевого духа солдат, чем вид бегущего генерала.

— Господа офицеры штаба, — обратился он к стоявшим рядом, — за шпаги. Встанем плечом к плечу с нашими товарищами.

В первые ряды, конечно, обнаживший шпагу Делагарди не полез. Потому что ещё хуже для боевого духа солдат вид убитого или пленённого генерала. Оказавшись в знамённой группе, окружённые драбантами, офицеры штаба, да и сам Делагарди были бесполезны. Они просто шагали вместе с остальными, готовые в любой момент вступить в бой. Но командовали теперь совсем другие люди. Тунбург и Таубе сорвали голоса. Тот и другой постоянно находились среди солдат, их шпаги были в крови. Тунбург ранен, левую руку его кое-как перемотали прокипячёнными бинтами, однако уходить в тыл упрямый немецкий полковник не собирался. Таубе справлялся не хуже него, и всё равно уступить ему командование Тунбург отказывался наотрез. Мушкетёрами руководил невысокого роста англичанин по имени Грэм Колвин. Он носился как угорелый, орал команды на немецком с каким-то чудовищным акцентом, однако солдаты его отлично понимали и слушались беспрекословно.

Когда отступающие миновали Пырнево, на них снова обрушились гусары. Всей безумной мощью этой по-настоящему тяжёлой кавалерии. Ударили в пики, заставив пехоту остановиться, а после в дело пошли концежи, которыми так удобно колоть с седла. Без пушек отбиться от гусар оказалось куда тяжелее. Отступление даже не замедлилось, оно просто остановилось. Пикинеры и думать не могли о перестроении — первый ряд их стоял, пригнувшись, выставив упёртую в землю пику под острым углом, не подпуская кавалерию. С флангов то и дело стреляли мушкетёры, тут же скрываясь за строем пикинеров, как только